Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
Тумидус ударил кулаком в ладонь:
– Проклятье! Нет, я всетаки десантура…
Глава одиннадцатая
Лайба на орбите
I
«…На обед нам сегодня давали суп гороховый с грудинкой и гренками. Не такой, как варишь ты, мама, но тоже очень вкусный. Помнишь, я вечно клянчил у тебя гороховый суп? А ты говорила, что это тяжелая, вредная еда… Оказалось, не такая уж и тяжелая. Я съел большую тарелку и не отказался
Компот, подумал Марк. Из вишен, значит.
Хорошо служить на Прецилле.
Вместо компота он за обедом пил клюквенный морс. Вместо горохового супа хлебал уху из трески. Тоже, кстати, ничего, с перчиком. Свинину заменила лапша с курятиной. Добавки дали бы без проблем, только Марк наелся так, что едва дышал. После уроков навигации в компании Кия и Тарары его неизменно «пробивало на хавчик». Марк сам удивлялся: три часа сидишь в кресле, а кажется, что бревна ворочал. В столовку бегом бежишь; пока ждешь своей очереди, точишь хлебушек с горчичкой…
Навигация давалась ему тяжело. Кий словно издевался, зараза! Сектора для прокладки маршрутов выбирались все дальше и дальше, на крайних рубежах Ойкумены. Марк ломился вслепую, как медведь сквозь бурелом. Смена реперных ориентиров системы, еще одна смена – лети туда, не знаю куда. Расчет координат либурны по четырем пульсарам; по трем, определив время задержек импульсов первых двух относительно третьего; по двум и мнимому «маяку»; по одному и двум мнимым…
«Давай! – торопил Тарара. – Гони, улитка!»
Кий ухмылялся.
Экстренный выход в РПТманевр. На разгон – полторы минуты. Две – в пределах допустимого. Три – критично. Марк посчитал – ужаснулся. Форсированный двигун либурны позволял рвануть в требуемом режиме хоть с места, но проблема упиралась не в двигун. Компенсаторы инерции не справлялись с такой задачей полностью. Получалось, что все время разгона экипаж проведет при перегрузке в пятьшесть «g» минимум.
«Зачем? – спросил он. – Что за спешка?»
«Флуктуация. – Тарара чистил ногти кривым ножичком. – Хищная, аж пищит. Вынырнула неожиданно, бой нежелателен. Спасаемся бегством. На тебя, брат, вся надежда…»
«Где мы находимся?»
Тарара разъяснил, где.
«Если флуктуация, – упорствовал Марк, – может объявиться с такой внезапностью… Сектор что, не проработан разведчиками Лиги? Антисами? Здесь нет регулярных трасс?!»
«Трассы, – с тоской, непонятной Марку, протянул Кий. – Как же я люблю, мать их, регулярные трассы… Ты считай, Кнут, считай. Полторы минуты на разгон. Надо рвать когти, а ты языком треплешь. Считай, душа моя…»
«И так, – добавил Тарара, – чтобы нас не угробить…»
Марк считал. Потом уроки навигации заканчивались – и начинались уроки пилотирования. Запершись в тренажере, пилот Кнут вел либурну по маршруту, который часом раньше проложил третий навигатор Кнут. Лети туда, не знаю куда…
«Мать их, душа моя», – добавлял он в особых случаях.
У Кия научился.
«…Зима здесь в целом теплая, но сырая. Не волнуйся, мама, нам выдали шерстяные кальсоны. Ага, из натуральной шерсти. Представляешь?
Передай папе от меня привет…»
Марк вычеркнул «в целом». Оставил просто: «…зима здесь теплая…» Иначе получалось слишком наворочено, не в его стиле. И поставил точку, сделав из одного предложения два: «Ты еще говорила, что я упертый, весь в отца. Если чегото не хочу, хоть палкой бей, не заставишь».
Перечитал.
Да, так нормально.
Он не знал, какой особист составляет за него письма домой. Флотская гиперпочта Прецилла не позволяла военнослужащим говорить с родными – слишком дорого даже для младшего командного состава. Щедрости начальства хватало на самые простые, самые дешевые пересылки. Текст письма плюс дватри снимка. На снимках обердекурион Тумидус неизменно был молодцеват и улыбчив. Изпод резинки берета выбивался отросший чуб. Грудь колесом, равнение на середину. Марк на плацу, марширует в первой шеренге. Марк на скале: встал над морем, подбоченился. Марк на стрельбищах, садит с колена.
Смотри, мама, гордись, папа.
Кадров, где Марк всаживал бы копье в извивающегося туземца или, скажем, сплавлялся вниз по ревущей Дамбадзо, маме не посылали.
С письмами дело обстояло сложнее. В обязанности Марка входила правка стилистики: как ни старался далекий особист, местами текст выглядел неестественно. В свободное время унтерцентурион Кнут забивался в угол каюткомпании и по три раза перечитывал письма обердекуриона Тумидуса, исправляя то одно, то другое. Это напоминало шизофрению: разговор с самим собой. Чистый текст Марк сбрасывал обратно на Прецилл и был уверен, что вскоре письмо дойдет до адресата.
«Гиперпочта? Ха! Знала бы мама, что „Дикарь“ последний месяц стоит на Октуберане… До Нума – четыре часа лету. Сбежать в самоволку, взять билет на рейсовый аэробус: здравствуй, мама!»
Марк мечтал о таком, заранее понимая: никуда он не сбежит. Разве что ночью, во сне. Когда ему снилась самоволка, он просыпался в холодном поту и долго лежал, вслушиваясь в храп Кия. Марку чудилось, что мать не узнает сына. «Кто вы? – спросит Валерия Тумидус у чужака, лжеца, самозванца. – Кто вы, унтерцентурион? Мой сын, мой Марк служит на Прецилле в чине обердекуриона. А вас я, извините, не знаю…»
Он считал дни до того момента, когда оба Марка – центурион на «Дикаре» и декурион на Прецилле – сравняются хотя бы в звании. Знать бы почему, но Марку казалось, что это сведет раздвоение личности к минимуму.
«…Как дед? Надеюсь, он здоров. Скажи ему, что шамберьер со мной как талисман. Конечно, я не могу носить кнут при себе. Но я изредка беру шамберьер у интенданта, где кнут лежит на хранении, и вспоминаю деда…»
Из всего абзаца Марк оставил: «…как дед? Надеюсь, он здоров». Остальное вычеркнул без жалости. Похоже, на особиста нашел сентиментальный стих. Или фрагментом о шамберьере он на чтото намекал Марку, только Марк не понял, на что именно.