Дикари
Шрифт:
– И что с ними происходит потом? – спросил Сулла, который, в отличие от Металлы, не знал всех цирковых тонкостей.
– Обычно их отправляют на рудники, как только они смогут держаться на ногах.
Снова воцарилось молчание.
– С рудников, – продолжал Мезий, – можно бежать. Большинство несчастных, которые там работают, – это городское отребье. У них нет ни денег, ни поддержки извне. Но тот, у кого есть и то и другое, может организовать свой побег. Рудники обычно удалены от Рима, там умирает много людей, и никто не ведет точного
– Твое предположение правильно. И к тому же у меня нет выбора. Я хочу попросить тебя только об одной милости: проведи меня к другим осужденным. Я хочу увидеться с Халлилем, которого схватили как моего сообщника. Он свидетельствовал против меня и был осужден за то, что другие назвали преступлением. И я хочу знать почему...
Мезий пожал плечами:
– Легко догадаться о причинах... Но я в любом случае проведу тебя туда, потому что я хочу, чтобы ты договорился с десятком других мужчин, которые вместе с тобой будут биться со зверями. Некоторые из них – пираты, взятые в плен на море. Они сами как звери. Это геркулесы, пережившие сотни битв. Есть там и африканские ловцы диких зверей, осужденные за то, что они перепродавали частным лицам животных, принадлежащих государству. Они расскажут тебе все, что знают о слабых местах медведей и львов, как лучше их убивать или избежать их когтей. А тебе, офицеру, надо будет только организовать ваше сражение...
Страж отодвинул мощную решетку, и Сулла оказался среди тех, кто, как и он, пойдет на арену. Одни лежали прямо на камнях, другие теснились на нарах, большинство были совершенно обессилены. Пары сидели обнявшись. Некоторые беспрерывно стонали. Другие, охваченные смертельным страхом, без конца ходили в отхожее место, потом возвращались. А некоторые, собравшись вокруг чана, куда охранники навалили утром овсяную кашу, ели эту грубую пищу, зачерпывая ее ковшами, висевшими для этой цели на стене. Там были даже игроки в кости и зрители, следившие за игрой.
Сулла подумал, что эта картина изображала затишье перед бурей. Тишина закончится, когда сюда войдут охранники с кнутами, чтобы погнать всех этих мужчин и женщин к подъемным устройствам, которые доставят всех на арену, посыпанную песком. Тогда они начнут страшно кричать, некоторые будут пытаться разбить себе голову о стены, чтобы только не видеть, как к ним приближаются окровавленные морды хищников.
Перешагивая через одних, трогая за плечо других, заглядывая в лица, галл искал знакомый профиль Халлиля, финикийского финансиста.
И он нашел его лежавшим в углу на нарах, с открытыми глазами, уставившимся в потолок, размышляющим. Галл тронул его за плечо:
– Халлиль!
Доверенный Менезия повернул к нему лицо.
– Сулла! – испуганно воскликнул он. – О боги... Где ты был? – Финикиец испуганно смотрел на наследника Менезия.
– Ты же знаешь, что я имею право на
– Тогда почему ты оказался здесь? – спросил финансист, пытаясь сесть на рассохшихся досках.
– Чтобы увидеть тебя...
Слезы наполнили глаза несчастного.
– Чтобы обвинить меня в преступлении, которое я совершил, дав против тебя показания?
– Я пришел не упрекать тебя, Халлиль. Я хочу понять причины, по которым ты это сделал.
– Простишь ли ты меня, когда узнаешь?
– А ты думаешь, что я не догадываюсь?
– Ты не можешь догадаться обо всем. Известно ли тебе, что у меня есть дочь тринадцати лет?
– Нет. Я знаю только, что у тебя есть жена.
– Тогда слушай. Когда префект ночных стражей арестовал меня в моей конторе сразу после того, как были обнаружены фальшивые таблички, один из людей Лацертия пришел ко мне в камеру, куда я был заключен. Он сказал мне, что если перед судьями я не дам показаний о том, что эти таблички сделали мы с тобой, чтобы завладеть наследством, то моя дочь и жена будут выкрадены и отправлены в Грецию, где попадут в один из лупанариев...
Он выжидательно смотрел на Суллу. Тот достал из мешочка веточку калины и поднес ко рту, не говоря ни слова.
– У тебя ведь нет детей, так? – жалобно произнес финансист. – Следовательно, ты не можешь знать, что испытываешь, когда слышишь такое...
Сулла подумал, что и в самом деле у него не было детей, так как тот ребенок, которого Марга носила в своем животе, плод его любви к молодой женщине с красивым и трогательным лицом, умер в тот же день, когда его родила мать, заплатив за его появление на свет собственной жизнью.
– У меня нет детей, – согласился Сулла, вынимая веточку изо рта, – но я могу понять, что ты чувствовал...
– Тогда ты, быть может, сможешь меня простить? – спросил он прерывающимся голосом.
– Смогу, – сказал галл.
– Спасибо, Сулла, спасибо, – забормотал Халлиль, схватившись за голову руками, и добавил: – Мне сказали, что если я сдержу обещание до конца, то они им ничего не сделают, что мне нечего бояться... – Он поднял голову, чтобы вопросительно посмотреть на собеседника. – Ты веришь, что они сдержат слово?
– Думаю, да. Они получили от нас все, что хотели. Мою и твою жизнь, после жизни Менезия. Конечно, они могут оказать нам небольшое одолжение.
Сулла перекусил зубами веточку калины. Он только что решил, что с дюжиной бандитов, которые сидели в подвале смертников, он убьет всех львов и медведей, выставленных против них; надо было выжить и прожить долго, чтобы наказать Лацертия и других так же, как им был наказан сутенер Ихтиос.
После того как он увидел в носилках тело Манчинии, в нем что-то сломалось. Он покорно дал префекту ночных стражей увести себя. Он почти уже был готов принять то, что с ним случилось, – и несправедливый суд, и устрашающее одиночество, в котором он сейчас находился.