Дикая груша – лакомство Ведьмы. Сборник рассказов
Шрифт:
– Я твоя прабабка Славия, не бойся, ты будешь сильной, наверное, самой сильной в нашем роду, не то, что твоя мать, она ведь отказалась, не поняла главного, оттого и жила не правильно, ну да ладно. Вот тебе наряд, наш колдовской наряд. Она откинула рушник, на подносе стояли красные сапожки с чёрными зигзагами, красное платье с чёрными витыми зигзагами, в виде змеек, и остальное, всё в цвет. «Теперь главное – сейчас снимется замок с твоего сознания, теперь ты во времени, ты сильна и время для тебя будет идти по-другому».
Всё происходило как во сне, Даша не могла поверить в реальность происходящего, но поднос с нарядом подтверждал,
Сумчиха еще, какое то время смотрела в точку на полу, она отходила от воспоминаний, затем губы её задёргались, лицо стало обиженным как в детстве. Да! Как же всё-таки прекрасны детство и юность, у неё забилось сердце, глаза стали влажными, она тяжело выдохнула. Как давно это было, будто и не с ней совсем, и имя Даша, она и позабыла его почти. Даша… Сумчиха попыталась улыбнуться, но она попросту отвыкла улыбаться, и улыбка получилась, больше похожа на угрожающую усмешку.
Так, вспоминая, что было у неё самое дорогое, и не заметила, как пропели полуночные петухи. Выражение её лица разом сменилось на жёсткое, в глазах блеснул огонёк, наступило её время, ради чего она жила, могла быть счастливой, в её понимании. Она встала и, медленно раздеваясь, подошла к старому зеркалу, настолько старому, что оно было сплошь покрыто мелкими трещинами, и было похоже на её тело, также усеянное всевозможными морщинами, это даже как то их роднило.
– Ну что, подруга, одна ты у меня верная, одна всё знаешь, одна душу мою понимаешь, да ты и есть, наверное, часть души моей, – так, обращаясь к зеркалу, она стояла перед ним обнажённая и долго смотрела на своё старческое тело, худое, бледное и совсем уже почти увядшее, потом хмыкнула и зло процедила:
– Ну ладно, праздник, так будет вам праздник, долго помнить будете!
Она достала из-за зеркала баночку с веществом, похожим на смалец, и стала наносить его, сначала на лицо, а потом и на всё тело.
Затем сходила в кладовую и принесла старый потёртый деревянный ларец, тёмно-зеленого цвета, необычной работы, здесь она хранила свою главную ценность – изображения людей. Медленно пересмотрев все портретики, отобрала один и положила в глиняную чашу с жидкостью, похожей на молоко, потом быстро иглой пробила себе указательный палец, так чтобы кровь каплями капала в чашу. Кровь, соединяясь с содержимым, шипела и булькала, меняя оттенки, пока не стала бурой мутноватой пеной, затем пена с шипением резко осела, жидкость стада прозрачной, и сквозь неё отчётливо стал, виден лик Миланьи, девушки из соседнего хутора. Сумчиха при этом громко, почти криком, начала говорить свои заклинания:
– Я, Милаша, в тебе, ты, Милаша, во мне, Храя птица в ночи поёт, Храя птица – тебя берёт.
Сумчиха стояла перед зеркалом, страшный блеск в глазах придавал её лицу безумство, видно было, как неведомая сила проникает в неё, заставляя ещё громче и горячее говорить заклинания, дальше она перешла совсем на крик.
– Храя, Храя, я в тебе, ты во мне…
По её телу пошла мелкая дрожь, потом начались судороги и боль, её будто выкручивали, видно было, что все эти тайные обряды даются ей совсем нелегко. И чуть спустя, она уже вымотанная, тихо продолжала шептать:
– Милаша, ты во мне, я в тебе…
Тут стало происходить что-то невероятное. Кожа её стала светиться, сиренево-голубоватый пар, словно кокон, обволок её бледное тело, а поэтому сиренево-голубоватому кокону пробегали разного цвета мелкие всполохи, словно молнии в низких облаках. Вдруг кончики пальцев её ног стали меняться, затем колени, бёдра, грудь, вся кожа становилась гладкой, бархатистой, как у молодой красавицы, на глазах сухой, почти увядший, цветок вновь становился свежим ароматным бутоном, её чёрные глаза медленно менялись на синие, седые её волосы превращались в русые густые косы, а сухие тонкие губы в сочные алые уста. И если бы кто увидел все эти перемены, особенно когда один глаз ещё оставался злым чёрным, а другой уже превратился в синий, когда пол её лица было старым и злобным, другая часть стала уже, как у молодой девушки, скорее после всего увиденного у него случился бы обморок.
Сумчиха повернулась к зеркалу и довольно улыбнулась. Оттуда на неё смотрела синеокая красавица, один в один похожая на Миланью, только вот намного томнее и загадочней. Ведьма с гордостью произнесла:
– Да, от такой трудно отказаться.
Она никак не могла привыкнуть к такому превращению и всегда с восхищением и каким-то трепетом разглядывала и трогала своё новое тело, но особенно ей нравилось смотреть на своё новое лицо. А в то же время в соседней деревне спящей Миланье Крушиной снились дикие кошмары, вся потная, она долго билась во сне, но потом, измучившись, затихла, на красивом её лице появились первые в её жизни морщинки, в эту ночь у неё украли частичку молодости, а в густых красивых волосах появилось несколько седых волос.
Было уже около часа ночи, гуляние было в самом разгаре. Мужики то и дело скручивали самокрутки и шли покурить на дальний двор. Вот и Савелий Шитев стоял, курил после очередной чарки, и уже было собрался идти обратно, как вдруг в метрах десяти за забором увидел девушку. Она мило улыбалась, её глаза смотрели на него так искренне, они словно звали его к себе. Всё в девушке было настолько притягательным, что у Савелия внутри ёкнуло, и по телу пошла сладостная истома, он закрыл глаза, думая, что ему всё почудилось от выпитого. Когда открыл глаза, то красавица стояла уже перед ним. Она была нагая, и стояла перед ним такая прекрасная в сиянии лунного света.
– Отче наш, иже еси…
Он не успел договорить, сладкий пьянящий поцелуй закрыл его уста, аромат её волос словно одурманил, сознание его заволокло пеленой. Савелий обезумел от её ласки, и когда она после поцелуя сделала шаг назад в темноту, маня его за собой, прикрывая пальцем губы, то не задумываясь шагнул за ней. За околицей она вновь прильнула к нему, страстно целуя, шептала непонятные слова, уводя всё дальше от жилья к заброшенному сеннику перед опушкой леса. Сладкие запахи, её поцелуи и объятия затмили его разум, он не мог совладать с собой, она словно хмельным мёдом его поила, воля у него угасала.
И тут он последним усилием воли решил избежать её чар, он рванулся с сенника вниз, но нога застряла меж двух досок, сильная боль прошла по телу, он потерял сознание. Никто не знал толком через, сколько времени его нашли мужики, нога его была сильно изувечена, а сам он выглядел как безумец. Одно было понятно, что останется Савелий на всю оставшуюся жизнь хромым. Так и вышло. Савелий хромал, стал угрюм и молчалив, часами сидел на завалинке, курил и смотрел в никуда, иногда вскакивал с места, тянул руки в небо и кричал…