Дикая охота короля Стаха. Оружие. Цыганский король. Седая легенда
Шрифт:
— Ты кто такой?
— Изыди, сатана! — вдруг завопил монах. — Неудобоносимый ты куроед, мясоед, яйцеед!
— Замолчи, митрополит, — сказал король. — Оттащите его в соответствующее сану место.
Гайдуки подхватили монаха и потащили, но он еще какое-то время упирался, вырывался и при этом кричал, плевался и производил всякие иные действия.
— Ты кто такой? — властно повторил Знамеровский.
И тут Яновский, неожиданно для себя, низко поклонился и сказал:
— Послом к тебе, великий король.
Знамеровский ни единым словом не выразил удивления.
— От кого?
— От рода Яновских… Дяденька, это я, ваш племянник, сын вашей троюродной сестры. Вы были на празднике ее отрочества.
— Гм… ее звали, кажется, Ганной?
— Аленой, великий король.
— Так-так, да, да. Короли должны иметь хорошую память, это их добродетель. Ганна, Алена — все едино. Зачем ты здесь?
— Произошло ужасное, великий властелин. Предательское покушение на имущество и шляхетскую честь вашей сестры. Знаю, что король поможет, и обращаюсь к вашей милости.
Знамеровскому такая ситуация, кажется, понравилась.
— Что же случилось? Э-э… мой молодой и неискушенный друг.
Яновский упал на одно колено. С горячей мольбой в голосе сказал:
— Сосед наш, Волчанецкий, неожиданно напал на наше имение. Мы спали, у нас было всего три гайдука, не то что у вашей милости. Он выгнал нас.
Знамеровский презрительно усмехнулся:
— Почему же вы ушли?
— У нас не было силы. Он споил друзей наших, и они не защитили нас. Когда нас выгнали, я ударил наглого хищника ножом.
— Ото, — оживился Знамеровский, — моя кровь! Узнаю! Тигр! Хорошо, что ножом, а не честной саблей. Чего же ты просишь?
Яновский решил просить побольше. Тогда, может, дадут хотя бы часть.
— Припадаю к ногам родственника, которым гордимся! К ногам королевской крови! Прошу покарать захватчика, вернуть Яновщину. Потом мы в братнем подчинении вашем хотим быть.
Знамеровский почесал затылок, поглядел на красивого юношу с подвитыми волосами и проворчал:
— Ладно. Короли должны оказывать помощь родственникам. Кликну цыганское войско, и если будет на то мое желание, возможно, и осчастливлю тебя, мой бедный, но мужественный родственник. Только поместье твое… Припишешь его название к моим титулам. Поживи пока что месяц-другой.
— Дяденька, великий король, — стал умолять «посол», — мои бедные родители умрут с горя.
— Ну! — вдруг грозно, но тихо сказал Знамеровский. — Ты червяк у ног моих. Живи и проникайся сознанием моего величия. А потом поглядим. И не вопи, аки шакал и стравус… От моего настроения зависит мир, а ты кто? Отдыхай. Познакомься с моим митрополитом. Он достойный человек и когда-нибудь окрестит всех этих язычников. Собственно говоря, моими стараниями эти коричневые дьяволы уже окрещены, но настоящее склонение к вере дедов откладывается, потому что митрополит злоупотребляет частыми встречами с зеленым змием.
— Хорошо, — дрожащим от обиды голосом сказал Яновский.
Ему хотелось рубануть саблей этого умалишенного, но куда пойдешь потом, что делать одинокому и слабому на этой грешной ополяченной белорусской земле?
А Знамеровский уже добродушно усмехался:
— Ну-ну. Может, и завтра в поход пойдем, может, и годом позже, а может, и всю жизнь тут просидишь, и я тебе в наследство королевство оставлю, потому что я еще холостяк. Моя святая воля. Я король. Хочу — плюю, хочу — голым прогуливаюсь, вот как теперь.
— Спасибо вам, ваше величество, — тихо ответил Яновский. — Пусть будет так.
И тогда король еще раз повысил голос, обратившись к слугам:
— Видите, как далеко достигла слава моя, великого короля цыганского. Достославные мы на свете всем, отовсюду прибегают под-нашу руку, потому что сильнее мы короля польского и бог за нас. И кто помышление заимеет порушить святую монархию нашу, того сокрушу, уничтожу, на коленях заставлю просить милости. Вот она, виселица!
И коротким пальцем король ткнул в сторону этого нехитрого сооружения возле башни.
— Иди пока с моим лейб-медикусом, — сказал король Яновскому. — А потом мой сейм — потому что мы король добрый и терпеливый — утвердит мой приговор.
Он затопал было волосатыми ногами к дверям, потом повернулся к медику:
— Погляди его коня, не завез ли он в мое государство с целью подрыва его благосостояния конской болезни.
Гайдуки вскинули ружья и, когда король исчез за порогом, дали залп. Вороны опять сорвались с башни и, недоуменно каркая, куда-то улетели.
Лейб-медик повел Яновского в маленький флигель, тонувший в лопухах. Впереди у озерца прозвучал выстрел.
— Что это? — вздрогнул Яновский.
— Пугают лягушек, чтобы своим лиходейским кваканьем не мешали спать их королевской милости, — язвительно сказал медик.
Яновскому казалось, что он бредит. И потому он лишь тогда разглядел медикуса, когда они очутились в маленькой комнатке флигеля, стены которой были почти сплошь заставлены полками с книгами, а на одной висел большой лист пергамента, видимо выдранный из книги «Здоровья путь верный». На листе был нарисован человек, стоящий спиной к зрителю. Его голое тело пестрело точками, на которые надо ставить банки.
Медикусу было лет под пятьдесят, был он худой и желтый. Близко посаженные глаза смотрели умно и иронично из-под лохматого чуба; нос был почти прозрачным от бледности; на костлявых плечах висела черная мантия с вытканным гербом Знамеровского и знаком профессии — змеей Гиппократа, обвившей клистирную трубку.
Выпили по чарке данцигской золотистой водки, сели закусить, и только тогда Яновского прорвало:
— Слушайте, пан медикус, ведь это же какое-то безумие. Ну, мне некуда податься, но зачем вы здесь, почему носите этот позорный шифр?