Дикая слива
Шрифт:
Девушка вновь подумала о том, что он от нее что-то скрывает. Однако она любила Куна со всеми его тайнами. И потом они же шли к его матери, простой крестьянке, которая сколько лет не видела сына. Если она его признает, стало быть, он не лгал.
Всюду высились бамбуковые рощи, меж которых терялись хижины. На рисовых полях
Было тепло, потому Кун и Мэй не просились на ночлег в хижины, а устраивались на природе. Следили, как багровый шар солнца медленно опускается за далекие горные хребты. Разводили огонь, готовили нехитрую еду. Разговаривали, любовались похожей на большую белую хризантему луной, жемчужными звездами, такими частыми, что, казалось, им тесно на небе.
Мэй была бы совершенно счастлива, если бы не мысли о Тао, которую пришлось оставить в безжалостных руках Ши. А Кун тревожился о том, кого и что увидит он в родном доме после семи лет отсутствия.
Все сомнения и тайны переставали существовать, когда они совершали извечный ритуал соития. Вскоре Мэй не просто уступала Куну, а сама жаждала близости. Иногда это было грубоватое чувственное слияние, в другой раз — непостижимо глубокая нежность. Телесный голод был неумолим, и они утоляли его так часто, как только могли. Запах желания был дурманящим, терпким, как запах ночных растений, его горячая пульсация — ритмичной, как биение жизни.
Когда они наконец засыпали в объятиях друг друга, Мэй чудилось, будто они видят один и тот же сон.
Они вошли в Сячжи ранним прохладным утром. Облака укутали небо серой вуалью; они плыли вдаль, словно череда сновидений, незаметно меняя свой облик. Зелень на склонах гор выглядела яркой и свежей, но улицы селения казались бесцветными и унылыми.
Кун посмотрел на Мэй: великодушная, скромная, она наверняка понравится его матери. Чернота ее блестящих волос оттеняла белую кожу лица с нежным румянцем. Фигура ее была тонкой и стройной. Он любил каждый изгиб, каждую черточку ее тела, и удивлялся, как прежде мог без нее жить.
Зато вид вышедшей навстречу матери поразил Куна. Ее щеки впали, загрубевшая была покрыта сетью морщинок, тело иссохло. Всклокоченные нечесаные волосы сбились в комок. Лицо было печальным и строгим.
Она низко поклонилась и спросила, не узнавая сына:
— Чего желает господин?
В ее голосе звучал не страх, а лишь равнодушие: вероятно, в хижине уже нечего было взять. Внезапно Кун упал перед ней на колени и воскликнул:
— Мама! Это я.
Ниу покачнулась, словно балансируя на краю невидимой пропасти, и протянула ослабевшие руки.
— Кун…
Мог ли он освободиться от судьбы, предопределенной местом рождения, от всего того, что
Внутри хижины ничего не изменилось. Кун поздоровался со своими сестрами, понимая, что не помнит и не узнает ни одну из них. Все они были одеты в застиранные рубахи до колен, штаны и соломенные сандалии. Простые прически, никаких украшений. Он увидел в их глазах голодный блеск, на лицах — робость и испуг, казалось, въевшийся в черты.
— Где Юн?
— Он ушел в город на заработки.
— Жаль, что я его не увижу. А Бао?
— Он в поле.
Заметив, что мать смотрит на его спутницу, Кун сказал:
— Это Мэй. Девушка, на которой я хочу жениться. Ты позволишь нам совершить обряд?
Ниу кивнула. В ее глазах стояли слезы. Мэй низко поклонилась будущей свекрови. Она была поражена нищетой маленького жилья и не могла понять, как в душе того, кто здесь родился, мог зажечься хотя бы какой-то свет.
— Вы останетесь здесь? — с надеждой спросила мать.
— Только на одну ночь.
— Куда ты собираешься пойти?
— Я не крестьянин, а воин, и хочу поступить на службу к какому-нибудь маньчжуру. Как только получу деньги, пришлю тебе мешок риса и новую одежду.
— Мне ничего не нужно. Главное, я узнала, что ты жив.
У Куна и Мэй остались кое-какие продукты, и девушка вызвалась приготовить обед. Пока она возилась возле очага вместе с сестрами своего жениха, Ниу поманила сына на улицу, где задала вопрос, которой он так боялся:
— Как могло случиться, что ты пропал на целых семь лет?!
Он сжал ее руки в своих.
— Не спрашивай, мама. Я не могу сказать. Считай, что я был в гостях у Небесного Императора, а потом вернулся на землю.
— Это произошло после того, как я рассказала тебе правду о том, что ты не сын Бао. Потому ты и покинул дом?
— Нет, это все равно бы случилось. В том виноваты не ты и не Бао, а… метка.
Ниу осторожно коснулась пальцами его щеки.
— Когда ты родился, мне сказали, что это знак необычной судьбы, но хорошей или нет — неизвестно.
— Я и сам этого не знал, — признался Кун, — не знал, пока не встретил Мэй.
— Кто ее родители? Они знают о том, что вы хотите пожениться?
— У Мэй никого нет.
Ниу тяжело вздохнула. Она не смогла дать Куну того, в чем он нуждался, хотя очень этого хотела. Что поделаешь: ее сердце было иссушено бедами и тревогами. Теперь мать надеялась, что эта юная девушка подарит ее сыну и любовь, и заботу, и нежность.
— Ты, — ее голос дрогнул, — хорошо жил все это время?
— Да. Так, как мне и не снилось. Но я не был счастлив, потому что это была чужая жизнь.