Дикая степь
Шрифт:
Лицо представлялось смутно и расплывчато — какая-то бесформенная маска, без каких-либо отличительных особенностей — и вдобавок поперек себя шире.
Сколько их, таких, прошло через жизнь Великого инквизитора! А запомнилась почему-то борода. Рыжая такая бороденка, препротивная, жиденькая, неровно резанная да вдобавок с изъяном от природы: чтой-то справа, у самого уха, совсем не росло и получилась смешная проплешина, придающая всему обличью Пуза какую-то потешность. Глянешь на такого казака, и ни за что в голову не придет мысль, что это — хитрющий лазутчик, озадаченный тайною миссией.
Именно
Демьян слал донос из Казачьей заставы (представительства) при ханской ставке. Хороший донос, складный — все в тему и толково. Жаль, писано коряво да по большей части совсем без правил: ну не дьяк Пузо, что тут поделать! Андрей Иванович, вообще говоря, ожидал доклада об обстоятельствах поездки хана к ногаям, подозревая в сих тайных сношениях некий коварный умысел.
А вместо этого получилось вот что:
“…а посередь первейших хановых нукерей подметил десятника Бадму, яко многа пьющева. Това десятника многажды залучал на заставу, и полюбовно питие с ним делал. Ихние арзу и арху, с молока деланыя, жреть многа и безо всякова ущербу для живота сваво. Когда же наливал нашей хлебной, не боле полштофа, Бадма делался зело дурен и в речах себя блюсти был не мочен. Што ни спросиш, все сказывает охотно, а про што скажеш — не верю, мол, дак он сразу дратса желает. Опричь того, поутру Бадма совсем ништо не помнил, што вечор был сказамши. А до угощения халявного зело горазд оказался сотник…”
— Хорош фигурант! — одобрительно отметил Андрей Иванович, перечитывая донос во второй раз. — Аки действительный агент людишек высматривает да припасает…
“…и това Бадму десятника впослед за походом во ногаи снова зазвал, да питие с ним снова творил. И Бадма десятник, крепко нашей хлебной пожрамши, вдругоряд себя не помнил, да всю правду сказывал, зачем ездили во ногаи. А кабы не соврал спьяну, многажды потом переспрашивал яво, ну-ка, пусть скажет снова, как там дело было? Това Бадму тяжко поить стало, потому как многа боле стал жрать — ужо привыкши к нашей хлебной. Когда ни спро-сиш — скажи опять, как было дело, снова желает дратса — зачем не вериш такому другу? Но все сказал, как было, многажды повторив, стало ясно — не брешет. И вот тебе, Господин, това Бадмы сказка про поход во ногаи…”
“Сказка” была совсем не той, что ожидал Андрей Иванович…
Оказывается, поездку к ногаям Дондук-Омбо объявил для отводу глаз. До ногаев не доехали, а направились совсем в другую сторону. Где-то в степи встретили девять крытых повозок, которые вел с кавказской стороны дарга Мамут. Встретили, встали ненадолго, поклажу завьючили, перегрузили на верблюдов и по-военному спешно пошли к слиянию Еруслана с Волгой.
Вот так новости!
Караван получился изрядный — для того чтобы снести всю поклажу с девяти повозок, потребовалось три десятка верблюдов.
Основную часть поклажи составляли хорошо просмоленные трехведерные бочонки с закатанными крышками и десятка полтора кованых сундучков объемом чуть больше ведра<В те времена Россия только-только притиралась к метрической системе — в обиходе объемы мерили привычными единицами: жменями, пригоршнями, кружками, ведрами и бочками. >.
Один такой сундучок довелось кантовать Бадме. Бывалый воин, десятки раз участвовавший в грабежах покоренных городов, десятник сразу понял, что там лежит, тряхнув из любопытства свою ношу. Изнутри сундучок отозвался знакомой сыпью крупных горошин: такой звук издают спешно уложенные драгоценные камни, которые не потрудились поместить аккуратными слоями между мягким войлоком и стружкой!
Бочонки были странно тяжелыми. Багатуры, что на праздничных торжествах с легкостью бросали через грудь да за спину откормленного четырехпудового барана, с превеликими потугами ворочали парой по одному такому бочонку, увязывая вьюки. Не обошлось без оказии: при погрузке на верблюда прочная парусина тюка не выдержала непомерной тяжести груза и разошлась. Бочонок скакнул на камень, крышка отскочила, и… на песок брызнул дождь золотых червонцев!<Червонец — русская золотая монета трехрублевого достоинства. Однако на Руси так было принято называть и иностранные золотые деньги самой высокойпробы, например: дукат, цехин или флорин. >
“…и Бадма десятник сказал, что никто смерти лютой предан не был, како и порот никто не был. Мамут дарга огласил, дескать, везем тайной великой Русским Царям ихню казну, ибо есмь сия казна крадена ногаями у татарвей крымчаков. За то Цари Русские будут зело любить калмыков и всяко жаловать, но тайну блюсти хотят. А кто где проболтает, отцу, брату, жене — без разбору, тот лютой смерти предан буде со всем семейством…”
На том, увы, откровения десятника и закончились.
До слияния Еруслана с Волгой он не добрался: хан в сопровождении неизменного Назара и до странного малого конвоя (троих личных телохранителей), а также Мамут с десятком преданных челядинцев погнали караван дальше.
Остальные, кто участвовал в погрузке, встали малым лагерем по-над Волгой и ждали сигнала Назарова рога. Мамут объявил, что дальше их должны встретить верные слуги русских царей, которым и будет передана казна. Ну а ежели вдруг случится что, Назар и подаст сигнал: в этом случае оставшийся отряд должен стремглав мчать на помощь.
Однако все обошлось, на следующее утро хан с даргой благополучно прибыли обратно. Мамут еще раз упредил всех присутствующих о суровой каре за разглашение тайны и выдал каждому по три ефимка за верную службу.
“…И понеже печалую не в доклад, а новости для, поелику доклад будет по казачьему реестру в срок. Который казак Андрюшка Кривой питие с нами третьим делил, поутру после того разговору Божьей волей помре. Сказаться никому не поспел, потому как почивал совместно с нами, а пойдя на двор, пал чрез юртину веревку, да и зашиб совсем башку. Хоронили без шуму болылова, потому как сам повинен…”
Вот такая сказка получилась. Вопреки ожиданиям — без воровства подлого супротив могущественного сюзерена, зато с какими-то действительно сказочными сокровищами и приключениями.