Дикие лошади
Шрифт:
Все тот же компьютерный шрифт гласил: «Завтра».
О'Хара и я вышли вместе и направились к своим автомобилям. По дороге я рассказал ему о Доротее и нападении на нее, описал нож, который был обронен на Хите.
Он застыл на полушаге.
– Ты хочешь сказать, – спросил он, – что на твою знакомую напали с тем ножом? Найденным на Хите?
– Не знаю.
– Но какая связь, – непонимающе запротестовал он, – между ней и нашим фильмом?
– Не знаю.
– Это не может быть тот же самый нож. – Он пошел дальше, встревоженный, но решительный.
– Единственная
– Слишком слабая связь, чтобы иметь хоть какое-то значение.
– А Валентин сказал, что отдал нож кому-то, кто именовался Дерри.
– Черт возьми, Томас, ты бредишь.
– Да, только не я, а Валентин.
– Что – Валентин?
– Бредил, – ответил я. – Говорил в бреду. «Я убил корнуэлльского парня…» Слишком много ножей.
– Ты не должен, – с нажимом сказал О'Хара, – получить завтра нож в бок.
– Постараюсь. Он засмеялся.
– Томас, ты осел.
Он хотел подвезти меня на своем автомобиле, но я позвонил Робби Джиллу, и тот сообщил, что я смогу повидать Доротею, если прибуду к семи часам.
Самодовольный Пол утвердился в кресле возле одноместной больничной палаты, куда поместили Доротею. Увидев меня, он встал, но вопреки моим ожиданиям не стал препятствовать.
– Моя мать хотела видеть вас, – неприязненно сказал он. – Я говорил ей, что ваше присутствие здесь мне не нравится, но она только плачет.
Я подумал, что Пол слегка изменился. Его напыщенная самоуверенность, кажется, пошатнулась; внешне его тирады звучали точно так же, но пыл их наполовину угас.
– Вы не должны утомлять ее, – наставлял он. – Пять минут – и достаточно.
Пол сам открыл дверь палаты Доротеи и целеустремленно вошел вместе со мной.
Доротея лежала на высокой кровати, под голову ей было подложено несколько подушек, и ее старое лицо казалось почти столь же бесцветным, как и наволочки, если не считать темных безобразных синяков и тоненьких ниточек зашитых порезов. Кругом трубки – одна капельница с кровью, другая с прозрачной жидкостью, и еще система, позволявшая вводить болеутоляющее прямо в вену, когда это требовалось. Казалось, жизнь почти ушла из старческого тела. Глаза Доротеи были закрыты, лежала она неподвижно, и даже медленное колыхание простыни, прикрывавшей грудь, было почти незаметно.
– Доротея, – тихонько сказал я. – Это Томас. Я пришел.
Она улыбнулась, очень слабо. Громкий голос Пола нарушил ее покой:
– Я сказал ему, матушка, что у него есть пять минут. И, конечно, я буду рядом.
Доротея прошептала, что хотела бы поговорить со мной наедине.
– Не делай глупостей, матушка.
Две слезинки выкатились из-под ее век и задрожали на ресницах.
– Ох, ради небес! – резко произнес Пол. – Она все время так. – Он повернулся на каблуках и вышел, как она просила. Казалось, он был оскорблен ее отношением. – Пять минут, – пригрозил он напоследок.
– Пол
– Я так устала, дорогой. – Ее голос по-прежнему был не громче шепота, но звучал совершенно четко. – Я не помню, как попала сюда.
– Я знаю. Робби Джилл говорил мне.
– Робби Джилл очень добр.
– Да.
– Возьмите меня за руку, дорогой.
Я придвинул к кровати стул для посетителей и выполнил ее просьбу, живо вспомнив, как всего неделю назад Валентин отчаянно сжимал мое запястье. У Доротеи, однако, не было грехов, в которых надо было бы исповедаться.
– Пол сказал мне, – прошептала она, – что кто-то разгромил мой дом, хотел что-то найти.
– Боюсь, что так.
– Что они искали?
– А вы не знаете?
– Нет, дорогой. Полиция спрашивала меня. Должно быть, что-то принадлежавшее Валентину? Иногда мне кажется, что я слышу, как он кричит на меня, чтобы я сказала им. А потом все уходит опять.
– Кто кричит, Валентин? Она с сомнением ответила:
– Пол…
– Ох, нет!
– Он кричит, вы знаете. Но он не хочет плохого. Он мой сын, мое родное дитя. – Слезы слабости и горя катились по ее щекам. – Почему милые маленькие дети становятся большими?.. – Ее вопрос завершился тихим безответным плачем. – Он хочет присмотреть за мной.
Я спросил:
– Робби Джилл говорил вам о частной лечебнице?
– Я хотела бы поехать туда. Но Пол сказал… – Она умолкла, рука ее тряслась от переживаний. – У меня нет сил с ним спорить.
– Пусть Робби Джилл увезет вас, – настойчиво сказал я. – Через день или два, когда вы окрепнете.
– Пол говорит… – Она замолчала: слишком много сил уходило на то, чтобы противостоять ему.
– Просто отдыхайте, – сказал я. – Не волнуйтесь. Просто лежите и не сопротивляйтесь, набирайтесь сил.
– Как вы добры, дорогой! – Она минуту полежала молча, потом произнесла: – Я уверена… я знаю, что он искал, но не могу вспомнить.
– Что искал Пол?
– Нет, дорогой. Не Пол. – Она нахмурилась. – Все как-то путается. – Помолчав еще, она спросила: – Сколько ножей у меня было?
– Сколько?..
– Полиция спрашивала меня, сколько ножей на кухне. Я не могла вспомнить.
– Никто не знает, сколько ножей у него на кухне.
– Да. Они сказали, что в доме не нашли ножа, испачканного кровью.
– Да, я видел.
– Быть может, когда я вернусь домой, я увижу, какой нож пропал.
– Да, может быть. Вы хотите, чтобы я хоть немного прибрал у вас в доме?
– Я не могу просить вас об этом.
– Я с удовольствием сделал бы это.
– Пол тоже хочет. Он спрашивал. Он так сердит на меня, но я не знаю, кто взял ключ. Так глупо, верно? Я не могу попасть домой, потому что у меня нет ключа.
– Я найду ключ, – сказал я. – Вам принести что-нибудь оттуда?
– Нет, дорогой. Я просто хочу быть дома, с Валентином. – Из-под ее век вновь потекли слезы. – Валентин умер.