Дикие лошади
Шрифт:
Элисон стояла рядом с ней, кивая. Родди делал вид, что поддерживает ее, но по взглядам, которые он бросал на мать, я сделал вывод, что его намного меньше, чем ее, волнует все происходящее.
Я обратился к Говарду:
– Зачем вы привели их сюда?
– Я не мог остановить их, – оскорбленно ответил он. – И я, конечно, согласен с Одри, что вы довели ее этой отвратительной идеей почти до болезни.
– Вы согласились с изменениями в замысле, – указал я. – И вы сами написали любовные сцены между Нэшем и Сильвой.
– Но предполагалось, что они будут спокойными и будут проходить в гостиной, а не в постели. –
С секундным проблеском вины я подумал, что его мучения с Одри Висборо еще не достигли пика.
Я обратился к ее дочери Элисон:
– Вы хотели бы посмотреть на снимаемые сцены?
– Я? – Она была удивлена и, прежде чем ответить, посмотрела на мать. – Это не изменит наших чувств. Этот фильм – бесчестье для нас.
Однако, когда я в негодовании сделал шаг к выходу, она шагнула следом за мной.
– Куда ты идешь? – резко спросила ее мать. – Ты нужна мне здесь.
Элисон сумрачно посмотрела на меня и сказала:
– Я попробую повлиять на мистера Лайона.
Она решительно зашагала рядом со мной; одета она была в твидовый костюм и простые ботинки, подходящие для данной местности и погоды.
– Папа был хорошим человеком, – сказала она.
– Я уверен.
– Он не был легкомысленным, – продолжала она с теплотой в голосе. – Человек принципов. Некоторые считали его скучным, я знаю, но для меня он был хорошим отцом. Он считал, что женщины страдают от того, что в Англии семейное состояние наследуют в основном сыновья, и поэтому он оставил свой дом мне. – Она помолчала. – Родбери был в ярости. Он на три года старше меня и воспринимал как должное, что все достанется ему. К нему всю жизнь относились великодушно. Папа купил ему лошадей для участия в показательных скачках и настаивал на том, что Родбери сам должен зарабатывать, давать уроки. Я думаю, это весьма разумно, поскольку папа не был чересчур богат. Он разделил свои деньги между нами троими. Никто из нас не богат. – Она снова сделала паузу. – Я думаю, вы пытаетесь понять, почему я рассказываю вам все это. Просто я хочу, чтобы вы были справедливы к папиной памяти.
Я не мог быть справедливым, по крайней мере так, как они добивались от меня. Я сказал:
– Думайте об этом фильме как о выдуманной истории, о придуманных людях, а не о ваших отце и матери. В конце концов, люди в фильме не похожи на ваших родителей. Это не они. Они придуманы.
– Мама никогда не поверит в это.
Я повел ее в паддок, где Монкрифф, как всегда, возился с освещением.
– Я собираюсь показать вам двоих людей, – пояснил я Элисон. – Скажите мне, что вы о них думаете.
Судя по виду, она была в замешательстве, но все же обратила взгляд в том направлении, куда я указывал. Она без эмоций смотрела на Сиббера, здравомыслящего человека пятидесяти лет, и на прелестную юную Сильву в отличного покроя пальто, блестящих узких ботиночках и очаровательной меховой шляпке.
– И что? – спросила Элисон. – Они выглядят довольно мило. Кто это?
– Мистер и миссис Сиббер.
– Что?– Она развернулась ко мне, едва помня себя от ярости. Потом, получше обдумав резонность прямой физической атаки, задумчиво уставилась в прежнем направлении.
– Чуть дальше них, – пояснил я, – стоит Нэш Рурк. Он играет героя, дальним прототипом которого послужил Джексон
Элисон безмолвно смотрела на широкоплечего покорителя сердец, чьи обходительность и интеллигентность были безошибочно различимы даже с расстояния в двадцать футов.
– Пойдемте со мной, – предложил я.
Она в ошеломлении последовала за мной, и я повел ее туда, где Грег Компасс и Люси, кажется, наконец-то разыскали отца Люси.
– Вот это, – сказал я Элисон, – Грег Компасс, который берет интервью для телевидения у людей, занимающихся скачками.
Элисон коротко кивнула в знак того, что узнала его.
– Эта семья, – без выражения продолжал я, – мистер и миссис Уэллс и их дочь Люси.
Элисон открыла рот, но не смогла выговорить ни слова. Джексон Уэллс, прекрасно выглядящий и улыбающийся, стоял между двумя милыми, хорошо одетыми женщинами и ждал, когда я завершу взаимные представления.
– Элисон Висборо, – сказал я.
Сияющее лицо Джексона Уэллса помрачнело. Он произнес, как будто выплюнул:
– Ее дочь!
– Видите, – обратился я к Элисон, – Джексон Уэллс почти так же ненавидит вашу мать, как она ненавидит его. В реальной жизни они никоим образом не могли бы вступить в любовную связь. Люди в этом фильме – не они.
Элисон стояла, словно онемев. Я взял ее под руку и повел прочь.
– Ваша мать, – говорил я, – сама себя доводит до болезни. Убедите ее не обращать внимания на то, что мы делаем. Заставьте ее заинтересоваться чем-то другим и не давайте ей увидеть завершенный фильм. Поверьте, что я и не думал неуважительно относиться ни к ней, ни к памяти вашего отца. Я делаю картину о вымышленных людях. Я сочувствую вашей матери, но она не сможет остановить съемки этого фильма.
К Элисон наконец-то вернулся голос.
– Вы безжалостны, – сказала она.
– Так может показаться. Однако я так же уважаю вас, мисс Висборо, как уважает вас Говард. Я уважаю ваш здравый смысл и верность памяти отца. Я сожалею о том, что вызвал ваш гнев, но я не могу устранить его причину. Я должен предупредить вас, что Сиббер в фильме отнюдь не приятный человек. И все, что я могу сказать, – это вновь повторить просьбу не отождествлять его с вашим отцом.
– Говард отождествляет!
– Говард описал Сиббера как хорошего человека, лишенного сильных эмоций. В этом нет ни конфликта, ни драмы. Конфликт есть сущность драмы… первый урок кинематографиста. Как бы то ни было, я приношу извинения вам, вашей матери и вашему брату, но до прошедшей недели я едва знал о вашем существовании.
– О, Родди! – неласково отозвалась она. – За него можете не волноваться. Ему почти все равно. Они с папой относились друг к другу с прохладцей. Я полагаю, они были слишком разными. Родбери – я называю его полным именем, потому что «Родди» звучит как имя милого маленького мальчика, – но он никогда не играл со мной, когда мы были детьми, и другие девочки были так неправы, когда говорили, что я везучая, потому что у меня есть старший брат… – Она резко оборвала сама себя. – Я не знаю, почему говорю это. Мне нелегко говорить с людьми. Особенно с людьми, к которым я не очень-то хорошо отношусь. Как бы то ни было, Родди все равно, что вы скажете о папе, лишь бы он не потерял на этом деньги. Он только притворяется перед мамой, что его это волнует, он всегда подлизывается к ней, чтобы она покупала ему разные вещи.