Дикие пчелы
Шрифт:
Кабаны темной тучей шли по склону. Повизгивали поросята, среди них попадались рыжие – поздний помет. Над стадом возвышался огромный секач. Самый чуткий и самый сильный зверь. Два крупных подсвинка затеяли игру. Они брыкали сухими ногами, пытались поддеть друг друга под бок носами, сбить с ног. Катились к псу. Его била мелкая дрожь, но он сдерживал себя, не хотел и на этот раз остаться без добычи. И вот подсвинки рядом. До двух пудов каждый. Пес прыгнул, сбил грудью ближайшего подсвинка, тот не сразу понял, кто его сбил, хотел вскочить, но острые клыки впились в его горло, поросенок попытался вырваться, не смог, раздался истошный визг. Вожак громко чухнул. Кабаны, как обычно при опасности, бросились кто куда, словно горох рассыпались. Лишь секач-вожак не побежал. Он носом-тараном нацелился на пса. Но тот вовремя заметил опасность, резко отскочил в сторону. Замешкайся он на секунду, и эта громада мяса и костей в двадцать пять пудов растоптала бы его, разрубила клыками-саблями. Кабан пулей пролетел мимо, развернулся для второго удара, но пес не желал больше быть в роли обороняющегося и стал сам нападать. Зашел сзади и хватил его за ляжку, кабан взревел, но пес уже был далеко. Снова наскок друг на друга. Снова кабан получил рваную рану на задней ноге. Он не был так верток, как собака, не мог на полном скаку свернуть на врага. Умей он делать такое, ему и тигр был бы не страшен. Ведь его клыки могут вырвать ребра, оторвать челюсть, распороть собаку от головы до хвоста. Ни один удар рубаки-кавалериста не смог бы сравниться с ударом его клыков. Пес крутился, увертывался и наносил одну за другой чувствительные раны секачу. И секач сдался, прижался задом к дубу и, роняя с губ пену, короткими рывками отгонял от себя остервеневшего пса.
А подсвинок давно испустил дух. На нем уже деловито каркали вороны, клевали глаза, тянули за язык, который вывалился из пасти. Вездесущая птица знает, где быть поживе. По ее крику хороший охотник может определить кабанью лежку. Пес скосил глаза на ворон, в то же время сторожил и секача, чтобы он снова не напал. Не выдержал, оставил кабана и бросился на птиц. Кабан сорвался и поскакал в гору вслед за ушедшим табуном. Вороны взлетели. Расселись на дубах, терпеливо ожидали: знали, что после пира и им перепадет. Но не тут-то было. Пес наелся и лег у трофея. Вороны закричали, начали кружиться над ним. Самые смелые чуть ли не садились ему на голову. Через малюсенькие щелочки глаз пес следил за воронами.
– Каа-каа-каа! – кричали они. Одна из них подкралась к мясу, схватила кусок и потянула. Пес вскочил, и не успела ворона взмахнуть крылом, как он поймал ее. Беспорядочное хлопанье крыльев – и нет птицы. Шарик деловито вырыл лунку в снегу и носом зарыл добычу – на худой конец, когда не будет корма, и она сгодится. Снова лег.
Сбоку треснула веточка. Воронье крик подняло: кто-то шел к псу. Он повернул голову, прислушался. Никого. Но на него дохнул ветерок, он-то и принес чужой запах. Неведомый зверь подкрадывался к нему. Неужели он не знает, что пес не отдаст добычу? По запаху – сильный зверь, но и пес уже не считал себя слабым. Шерсть дыбом. В глазах зеленый огонь. Зарычал, сказал чужаку, что готов принять бой. Кто же это? По запаху и не волк и не тигр. От тигра бы пес убежал. От этого не побежит. Надо проучить наглеца.
Еще громче закричали вороны: быть большому пиру. А вот и враг. Огромный, пятнистый, чуть с рыжинкой, выскочил из-за дуба и с противным шипением бросился на пса. Тот уже слышал подобное: так кричала дикая кошка; хотел отскочить, но рысь опередила его и прыгнула на пса. Он принял прыжок на грудь, отбросил нападавшую, но та успела нанести сильный удар лапой по морде, порвала кожу. Пес мог терпеть холод и голод, но боль и обиду – никогда. Прыгнул на рысь – и они свились в тесном клубке… Клубы снега, треск дубков, вой и грызня. Но вскоре распался клубок, размотался. Рысь узнала силу собаки, отпрыгнула в сторону. Села и снова занесла лапу для удара. Но этим не остановишь пса, его и плеть не могла остановить. Бросился на рысь, но та увернулась. Она была более верткой, чем пес, стремительно уходила в сторону, прыгала вверх и каждый раз хоть немного да ранила его. И все же он обманул ее: резко прыгнул – и рысь попала в зубы псу. Снова рыкающий клубок заскользил с сопки. Рысь вырвалась и взлетела на дуб. Ее рыжая шерсть сделалась красной. Пес лаял, ярился, грыз дуб, рыл землю. У него тоже кровоточили раны. Рысь шипела, сверкала желтыми клыками, давилась рычанием.
Дракой воспользовались вороны. Они снова клевали мясо. Пес вовремя увидел воровок, бросил рысь: он теперь хорошо знал, что того, кто на дереве, ему не взять.
Рысь только и ждала этого, спрыгнула с дерева и, прихрамывая, поскакала под сопку.
Пес не стал преследовать ее. Зачем зря тратить силы! Мяса подсвинка хватит на два дня. Главное, сохранить его. Но это было не просто сделать. На карканье ворон пришел медведь-шатун. Тот, что дрался с тигром, на нем еще остались следы его когтей, на шерсти заледенела собственная кровь. Ринулся на собаку. Пес играючи ушел в сторону, медведь с ревом бросился на добычу: решил, что отогнал хозяина. Но не тут-то было – пес зашел сзади и с такой силой впился в бок шатуна, что тот присел, заметался, пытался достать собаку лапами. Но пес вертелся и не отпускал космача, с еще большей силой сжимал челюсти.
– А-р-ра, а-а-а-ррр! – заревел медведь и кинулся под гору. Пес, словно тряпка, замотался следом, ударился о куст, разжал зубы. Успел. Не то медведь влетел бы в ельник и зашиб бы его о деревья. Еще одна победа.
Вороны улетели. Теперь пес мог и подремать: никто больше не докучал ему. Пришла ночь и принесла с собой новые тревоги: где-то во тьме шуршал снегом колонок, приходил соболь, дважды наведывалась харза, пролетал над головой фазан, громко ухая. Пес с рычанием бросался во тьму. Разгонял мелких хищников. Невдомек было зверюшкам, почему этот сильный зверь лежит у своей добычи. Ведь так не делают ни барсы, ни тигры: те, если добудут зверя, наедаются и уходят отдыхать в укромное место. Волки, правда, съедают все. Волк будет рыгать, но есть.
И пес стал есть. Ел через силу, по-волчьи ел. Так будет вернее. Так никто не отберет. А утром отошел подремать под дуб. Дремал на солнцепеке до вечера. Снова захотелось есть, вырыл ворону и с отвращением съел.
И снова пошли дни страшного невезения. Нашел след косуль, до полудня гонялся за ними и не смог взять. Не смог потому, что все время шел по их следу, а надо было не бежать следом, а срезать их круги. Косули обегали одну, другую сопку и снова приходили в то же место, откуда сорвались. И так бесконечно. Бросил их, упал под елью и дремал остаток дня под ее широкими ветками. Утром нашел след изюбров, увидел зверей в распадке – они объедали ветки элеутерококка. Бросился без лая, молча, но звери учуяли его. Рванулись с места и, сделав малый круг, влетели на скалу-отстойник: здесь их даже волки не всегда могут взять. Позади стометровый обрыв, а впереди узкий проход. Сунется зверь в проход, а ему навстречу удар острых копыт, что раскраивает череп, как дубиной, ломает хребет. Ведь изюбры защищаются от собак или волков не рогами, они отбиваются копытами.
Пес долго и молча пытался прорваться в изюбровую крепость, но не мог. Звери фыркали, трясли головами, били копытами, от которых он едва успевал увертываться. Не выдержал – залаял.
Метался пес с лаем сутки, вторые. Будь рядом охотник, он бы давно услышал его лай, и нет для него лучше мишени, чем стоящие на скале изюбры. В какой-то момент пес забыл об осторожности, кинулся в проход. Сильный удар копытом сбросил его со скалы.
Изюбры не стали ждать, когда собака снова налетит на них, сорвались с отстойника и убежали в пихтач.
Долго лежал покалеченный пес на снегу, снег подтаял под его боком. Наконец очнулся, поднялся и заскулил от боли, будто кому-то пожаловался. Ныло плечо, правая лапа распухла, и нельзя было на нее ступить. Заковылял на трех, сам не зная куда. Шел, чтобы не замерзнуть, чтобы не погибнуть в тайге. Вышел на тропинку охотника, обнюхал его след, правда, он уже почти выветрился. Однако пес пошел тропой.
Шел день, шел ночь, снова наступил день, а пес все шел. Инстинкт вел его к человеку, он подсказывал, что только там можно найти спасение. Волчий зов уступил место собачьему. И одни ли собаки делают так? Даже изюбры при большой беде, когда смерть смотрит в глаза, идут к человеку. В тайге стало неприютно. С полудня заметались по небу серые тучи, они низко стлались над сопками, несли с собой что-то страшное, и оно, это страшное, пришло. Пришло с сильным зарядом снега, с воем ветра, со стоном и грохотом падающих деревьев. Пса качало от ветра, порывы его бросали в сторону, но он упорно ковылял и ковылял по тропе.
Тропа привела в долину Щербаковки. Здесь пса оставили силы, не мог он сделать и шагу, не мог бороться с бурей. Но он хотел жить. Пополз на животе. Надо во что бы то ни стало добраться до человека. Но ветер перемел тропу, кажется, сбил с верной дороги. Пес с трудом забрался под корень вывороченного давней бурей кедра, снег тут же накрыл его, скоро ветер намел сугроб, похоронил собаку. Правда, под снегом стало теплее, и Шарик впал в тяжкое забытье, которое граничило со смертью.