Дикий батальон
Шрифт:
— Не получится, там штаб будет!
— Откуда знаешь?
— По опыту, как кто-то воюет, так в первую очередь штабы занимают. Детишки воюют, а не учатся.
— Согласен. Как немцы приходят, так школу и занимают. Может — сельсовет?
— Давай, если целый. Только сначала в медпункт.
— Поехали. А где он?
— Наверное, там, где входили.
— Водила, гони туда, где мы заезжали! — это Сашка проорал механику-водителю.
Тот сидел «по-походному», лишь кивнул головой в ответ.
Поехали по той улице, по которой
Вот дом, почти на въезде в деревне. На дереве развешена простыня, красной краской нарисован полумесяц. Все, приехали.
— Эй, раненый, слышь, приехали. — Сашка обернулся к своему спасенному.
Но тот лежал, открыв рот, и остекленевшими глазами смотрел в утреннее небо.
— Отмучался, Саша, — я положил ему руку на плечо. — Ты старался, сделал все, что мог.
— Ему и восемнадцати еще не было, пацан.
— Не переживай. Это чужая война.
Из дома выскочил Витька. Не было на нем бинтов. Только грязный, как все мы.
— Жив, старый пень! — я заорал, спрыгивая с брони.
Мужики последовали моему примеру. Обнимались. Все живы, ни царапины, ни контузии! Чудо, да, и только.
— А я после боя сюда сразу рванул.
— Мы так и поняли, где тебя искать-то! Где Аида?
— Работает. Там у нее столько работы! Столько раненых!
— Мы вот тоже одного везли, но не довезли. Умер пацанчик.
— А, вон давайте его к стене, туда убитых складывают. Кто раненый был, да не вытянул.
Мы с прыгнули с брони, взяли убитого за воротник и единственную целую ногу, и понесли к медпункту. Руки его раскинулись и в такт движению качались, обрубок ноги тоже качался. Казалось, друзья несут пьяного друга домой. Вот только его жена не будет нас ругать, а он уже никогда не будет оправдываться, почему же так напился.
Когда я был в бою, то как-то не думал о мертвых, обшаривая их еще теплые тела в поисках боеприпасов, а сейчас меня мутило. Вроде ничего он мне не сделает, не вскочит, не укусит, но что-то во мне протестовало, комок тошноты подкатывал к горлу.
Я старательно отворачивал лицо, отводил глаза от мертвого тела. Несколько часов назад он мог убить меня, или кого-нибудь из мужиков, что сопя, молча тащили это обмякшее, уже грузное тело. Вряд ли он так бы надрывался. Сашка его защищал. Теперь шмыгал носом. Хотел совершить благородный поступок, могли самого прибить, но не побоялся, дернулся против вооруженной толпы. А итог? Труп, который мы тащим пятьдесят метров. Вот уже и стена дома. Тут уже похоронная команда, совершает предварительные приготовления к погребению.
Под стеной аккуратно были разложены пять тел, запястья рук у них были связаны, нижняя челюсть подвязана. Нет, не люблю я покойных. Не для меня эта работа, вот так с ними возится. Кому-то надо, но только не мне. Позывы рвоты усилились.
Все трупы были в земле, в грязи. У всех были пулевые отверстия. У одного, лежавшего у стены, была выворочена правая лопатка, видимо, выходное отверстие от осколка. Я отвернулся.
Завидев нас с ношей, они поспешили навстречу, но когда поняли, что парень с «другой» стороны, заорали, чтобы его убрали.
После боя, нервов, мы все были страшно злые, заведенные, поэтому и ответили соответственно:
— Заткнитесь и занимайтесь чем надо. Мы пока воевали, вас там не видели. Вопросы? Вперед, юноши!
Они что-то стали нам объяснять на азербайджанском, но мы лишь махнули рукой и пошли в сторону БМП. Закурили. Комок тошноты вроде унялся. Но затем поднялся и меня начало рвать.
Я оперся обоими руками на «нос» БМП. Выворачивало наизнанку долго, мучительно, казалось, что с рвотными массами выходят все органы. Кровь в голове пульсировала, выдавливая глаза, разрывая голову на мелкие осколки, в глазах потемнело.
Вроде ничего не ел, но все что-то продолжало выходить. Во рту была горечь. Желчь. С меня лил пот. Так продолжалось минут пять. С трудом я прекратил. Встал, долго не мог отдышаться и прийти в себя. Мужики меня поддерживали.
— Ничего, Олег, бывает. Сами еле сдержались, но у тебя, видать, желудок слабый.
— Ага, что-то не то съел, — пытался я острить.
— Это не переваривается. Это война, — поддерживал меня Сашка.
— Куда мы?
— Да вот домик рядом свободный, там и обоснуемся.
Я поднял голову. Хороший двухэтажный каменный дом, с крытой верандой по всему второму этажу. Видны следы войны. Стекол во всем доме нет, двери выбиты взрывом, на петлях болтаются обрывки дерева. На стенах выбоины от осколков. Забор во многих местах проломлен. Везде толстый слой пыли. От некогда богатого сада остались лишь несколько чудом уцелевших деревьев.
Внутри дома все перевернуто. Были здесь мародеры. Выключатели выломаны с кусками штукатурки, люстры вырваны с «мясом». Большей части мебели нет. По всему дому раскиданы фотографии, какие-то бумаги, письма. Из всей уцелевшей мебели остался лишь стол на кухне, две табуретки. Для жилья мы выбрали комнату на втором этаже. Из соседних брошенных домов притащили топчаны, диваны, стулья, кое-как подмели, забили окно, чтобы не дуло, сверху прошлись куском толи.
На улице послышался рев машин. Мы вышли. На двух УАЗиках ехал комбат со своей свитой. Завидев нас, остановился. Важный, но в стельку пьяный. Модаев и Мишка тоже навеселе.
— Круто вы приезжаете. Бой уже часа четыре назад как окончен, — не выдержал первым Володя.
— Когда хочу, тогда приезжаю! — пьяно возразил комбат.
— Как все прошло, мужики? Рад вас видеть живыми! — Мишка бросился к нам.
— Хреново. На учениях все было проще. А вы чем занимались?