Дикий батальон
Шрифт:
— Мы решили, мы его расстреляем! — закончил свою мысль ополченец. — Отдайте нам его, мы его расстреляем, если не отдадите, то силой заберем, и все равно убьем! — голос его был жестким.
— Ага, мужики, а потом всей толпой в тюрьму. Так, что ли?
— Нэт! Мы написали бумагу, что он предатель, все ее подписали, показали местному комбату.
— А тот что?
— Ничего. Сказал, что это наше дело, и вмешиваться он не будет.
— Приятная компания, нечего сказать! — я присвистнул от удивления.
— Вы же сами хотите его убить! Так давайте это сделаем вместе! — выкрикнул из строя кто из молокан.
— Комбат — мой! — голос Виктора звенел от напряжения. — Он Аиду убил, сейчас тут только Мудаева не хватает!
— С тебя муллы хватит, мы тебя не предали, а комбата убьем вместе. А вот если бы начальник штаба был бы здесь, то мы его бы тоже убили! — ополченец был непреклонен.
Мы были не против, и пока ополченцы ходили за комбатом, нам показали бумагу, на которой было изложен приговор. Все как положено. Сначала шла обвинительная часть, затем вывод и приговор. И 12 подписей.
Вывели Нуриева. Он не знал, куда его ведут, и поэтому был спокоен, а, завидев нас, даже начал что-то орать на азербайджанском. Видимо приказывал нас схватить. Повели его к стене. Он все еще ничего не понял. Все молчали, и лица у всех были суровые.
Начали зачитывать приговор. Нуриев растеряно смотрел в глаза своих солдат, заглядывал в глаза, ища сочувствия, но не находил его там. Потом упал на колени и протягивал руки, что-то говорил, умолял не убивать его. Молча подошли двое ополченцев, подняли его с колен, вновь прислонили к стене.
Он заплакал. Жирные губы тряслись, сопли и слюни тянулись и капали на грудь. Он снова медленно опустился на колени, протянул вперед руки, продолжал плакать.
Закончили зачитывать приговор. Нас было много, мы мешали друг другу, но никто не хотел уступать, встали полукругом. Командовать расстрелом взялся Сашка.
— Товьсь! Заряжай! Целься! Огонь! — рычал Сашка, сам он тоже принимал самое непосредственное участие в казни. Он также стрелял.
Грянул нестройный залп. Комбата отбросило на стену. Витька подбежал, на ходу рванул кобуру, таща пистолет, но тот цеплялся, не хотел выниматься. Наконец Витька справился с проблемой, снял пистолет с предохранителя, передернул затвор, и сделал три выстрела в голову комбата. Потом плюнул на мертвое тело, развернулся.
— Ты! — показал он на ближайшего молоканина. — Иди сюда.
Народ стал расходиться. Кто-то подошел к мертвому комбату. Мы отошли в сторону с молоканином.
— Тебя же Степаном зовут? Так? — Виктор был сосредоточен.
— Да, я — Степан!
— Ты мужик неплохой, вроде. Азербайджанский знаешь? Письменный язык?
— Знаю. В школе преподавал. Потом война началась.
— Пойдем в дом. Заполнишь нам несколько бумажек.
Степан заполнил нам командировочные удостоверения. Мы — офицеры, направлялись в министерство обороны Азербайджана. Теперь надо было утрясти одну немаловажную проблему. Транспорт. Ехать в Баку на БМП — глупость. Тем паче, что на нее положил глаз местный командир. Да и бегает она не очень быстро. Предлагать меняться было бессмысленно. Он считал, что БМП — это уже его собственность, и какой ему смысл отдавать УАЗик. Командирскую машину мы видели возле штаба. Угнать ее от штаба, тоже еще надо было суметь.
Пригласили того самого ополченца, который читал приговор комбату. Его звали Натик. Мы обрисовали ему наш план. По большому счету, это был даже не план, а идиотская авантюра. Но мы понимали, что если задержимся здесь еще на день, то приедет сам Гусейнов или его эмиссары, и все полетит к чертовой матери, нас вновь заставят воевать и заниматься обучением новобранцев. Максимум полдня было в нашем распоряжении.
Натик собрал всех ополченцев и повел к штабу, там они устроили митинг, УАЗик стоял на другой стороне, мы спрятались в кустах. Охрана, услышав шум, пошла смотреть на митинг. Развлечение в унылой череде серых армейских будней.
Мы подошли к машине, сняли с ручного тормоза, передачи и оттолкали машину на соседнюю улицу. Военные везде военные, ключи были давно утеряны, и стоял обычный тумблер, завели, поехали. Сначала подъехали к БМП, перегрузили с нее часть вооружения в машину. Деньги разделили таким образом: по тысяче каждому, а остальные — родителям Михаила.
На комбатовской машине государственных номеров не было, зато на капоте трепетал флажок Азербайджана, это был отличительный знак командиров частей армии Гусейнова. Как правило, такие машины не задерживали. Четыре автомата, магазины полные, цинк патронов, РПГ, пять выстрелов к нему, тридцать гранат РГД-5. Машина забита под завязку. Вперед! На Баку!
Через посты на окраине деревни проехали без стрельбы, нам просто открыли шлагбаум, не проверяя документов, отдали честь.
Ехали спокойно, на постах нам махали, но когда видели заляпанную грязью машину и грязный, но азербайджанский флажок на капоте, пропускали, не останавливая. Пока везло.
Вот и Аляты, здесь находился штаб нашей дивизии. Надо было еще проехать тихо-мирно мимо милицейских постов. Но так же, завидев флажок-пропуск, нас не останавливали. Один даже отдал честь. Как самый длинный, Володя сидел на месте старшего машины, и важно кивал головой.
А вот и штаб нашей армии. Ехали медленно. Над входом висит флаг России. Сердце сжалось, когда увидели его. Свои! Еще на месте! Вбегаем по лестнице. Дежурный прапорщик взглянул на нас, но мы показали ему свои документы и рванули в отдел кадров. Были мы ободранные, грязные, небритые. Пахло от нас тоже будьте нате.
Там сидел знакомый нам майор, он был капитаном, когда я получал у него назначение и предписание в свою часть.
Он долго смотрел на нас. Потом узнал.
— Откуда вы?! Мы, слышали, что вас убили.
— Домой сообщили?
— Командующий сказал, что пока не надо, вот когда уходить будем, тогда и сообщим.
— Правильно!
— Штаб армии еще в Баку?
Мы вкратце рассказали, как были в плену, и попросили переделать документы. Он молча, сноровисто переписал, перепечатал и командировочные и ВПД.
— Сегодня вечером борт с Насосной идет на Москву. Полетите?
— Конечно. Включайте в полетный лист, только еще двоих надо добавить, наши друзья по несчастью.
— Хорошо. Мужики, у вас оружия нет? — он жалостливо посмотрел на нас. — У нас все отобрали, хоть дома жене оставить.