Дикий фраер
Шрифт:
К дипломатии не располагало и оружие, которое двое оборванцев извлекли из-за пазух при приближении к бункеру, помеченному цифрой 8. Петр понятия не имел, что игрушечного вида израильский автомат и вороненый пистолет были позаимствованы из арсенала исчезнувшего бандитского братства, да его и не шибко это интересовало.
Гораздо больше тревожила его сама неминуемая перестрелка. Хотя Петр прятался в укрытии, а противники находились на открытом пространстве, шансы его сводились на нет, поскольку среди противников была девушка, с головы которой не должен был упасть ни один волос. Не так-то
Пока он лихорадочно обдумывал и взвешивал свои действия, процессия разделилась на две части и расположилась по обе стороны от входа в бункер. Судя по тому, как старательно оборванцы прижимались к стене, не отваживаясь заглянуть внутрь, они были осведомлены о том, что узник вооружен. Наверняка гаденыш Рома их предупредил, когда натравливал на Петра, не желая сам подставляться под пули. Не знал только этот скользкий выродок, что темница уже опустела. А его посланцы не подозревали, что сами находятся под прицелом того, кого собирались прикончить, как медведя в берлоге.
– Эй, дитя подземелья! – крикнул обладатель ядовито-желтой ветровки. – Отзовись! Есть разговор! Важный!
При этом он смотрел куда-то в вечернее небо, а оружейным стволом небрежно ерошил свою неопрятную бороду. Укороченный автомат казался почти невесомым в его руке, а космы – столь дремучими, что Петр живо представил себе, как закопошились сейчас населяющие эти дебри паразиты. Тут бородач и в самом деле запустил свободную пятерню в свалявшиеся волосы, прочесал их растопыренными пальцами, а потом стал с любопытством разглядывать улов на своей открытой ладони.
– Отзовись, говорю! – покрикивал он между делом. – Мы знаем, что ты тут! Твой дружок сдал тебя с потрохами!.. Но я человек не кровожадный, я готов помочь тебе выпутаться!
При этих словах ствол автомата оставил бороду бродяги в покое и переметнулся в направлении черного проема в сером бетоне. Несмотря на расстояние и сгущающиеся сумерки, Петр увидел, что палец миротворца лежит на спусковом крючке.
– Про девку ему скажи, Толян, – посоветовал вояка в шинели и качнулся вперед так резко, словно удерживал перед собой пистолет из последних сил, изнемогая от его неимоверной тяжести.
– С нами твоя невеста! – торжественно провозгласил главный парламентер. – Чтобы заполучить ее, тебе придется раскошелиться. Женихи всегда выкупают краденых невест, сам знаешь.
– Мы много не попросим! – подал голос худой вояка.
– Да, тут вот товарищ подсказывает: возьмем с тебя по-божески. Заплатишь нам тысяч… м-м… – В задумчивости проконсультировавшись с низкими тучами, бородач нашел там искомую сумму и поспешил ее объявить: —… тысяч двадцать, и мы расстаемся как в море корабли. Бросай сюда свою пушку, а мы тебе – лестницу-чудесницу. Вылезай, парень, не дури! Соглашайся, пока мы добрые!
Опять не дождавшись ответа, пестрая компания приглушенно загомонила, нерешительно перетаптываясь на месте. Одна лишь Элька, прижатая спиной к стене, выглядела безучастной. Остальные жестикулировали так рьяно, что Петр понимал их и без слов. Да и без жестов
«Надо же, – невольно поразился Петр, – какие-то бродяги убогие, ни кола, ни двора, ни гроша за душой, а ведь тоже ценят жизнь, не спешат с ней расставаться… Только зря вы сюда с оружием заявились, мужики, напрасно хитростью меня под пули выманиваете. А самая большая ваша ошибка, что с девушкой моей вы грубо обошлись. Да, я ее своей невестой считаю, тут вы не ошиблись. Только не золотом я ее выкупать стану, а совсем другим металлом».
Тут Петр умостил колено прямо в застоявшуюся лужу, а обе руки с тяжелым пистолетом вытянул вперед. Мушка поплясала немного и послушно совместилась с приметной курткой, вызывающе желтеющей в сгустившихся сумерках. Большой палец сдвинул предохранитель, указательный лег на холодный спусковой крючок, патрон, загнанный в ствол, замер в ожидании удара бойка по чувствительному капсюлю. Все было готово для того, чтобы в тишине прозвучал первый выстрел, не хватало лишь маленького пустячка.
Не получалось у Петра пальнуть в ничего не подозревающего человека, хоть ты тресни! Скрюченный указательный палец не желал сдвигаться больше ни на миллиметр, ни на полмиллиметра. Оборвать ни с того ни с сего жизнь никчемного вшивого бродяги оказалось значительно труднее, чем прицелиться в него в потемках.
Полагая, что главная опасность подстерегает его впереди, а не кроется за спиной, там, откуда ее никогда никто не ждет, бородач, сторонясь входа в бункер, дернул Эльку за волосы и распорядился:
– Ну-ка! Покажись своему женишку! Пусть знает, что ты здесь, хоть сейчас под венец.
– Покрасуйся перед ним в своем свадебном наряде, – заржал тощий вояка, раскачиваясь из стороны в сторону, подобно хилому сорняку на ветру.
Шурша своей экстравагантной оберткой, Элька строптиво возразила:
– Что я, полная дура, под пули соваться? Пусть он свое оружие спрячет, и вы тоже свое уберите, тогда и поговорим. Правильно, Петя?
Она говорила очень громко, а последние слова так и вовсе выкрикнула. Петр понял, что про пули и оружие она специально обмолвилась, чтобы предупредить его об опасности.
– Карп! – окликнул бородач здоровяка с рылом сонной рыбины. – Сделай ей больно! Пусть заорет как следует!
Тому дважды повторять не пришлось. Ухватив Эльку за волосы, он заставил ее скорчиться перед проемом, сам предусмотрительно держась на безопасном расстоянии. При завидной длине его обезьяньих лапищ это было несложно.
В уже почти полной темноте невозможно было различить, что именно проделывает Карп с пленницей, но он явно не по головке ее гладил, а Петр так и не услышал от Эльки даже сдавленного стона. Потом ее окружили все трое, завозились со всех сторон одновременно, постепенно забывая о всякой осторожности, а думая лишь о том, как бы переломить упрямую девушку.
– Кричи! – требовательно приговаривал хриплый голос бородача. – Кричи громче! Пусть твой женишок поймет, как тебе плохо!
Элька не проронила ни единого звука. Ну, почти ни звука.