Дикий фраер
Шрифт:
Мамонтов подумал, что начальник охраны, несмотря на высокий оклад, должно быть, все же очень скучает по своей прежней государственной службе, где мог колотить чужими головами о стены хоть целый рабочий день без перерыва на обед.
– Отвечать на вопросы! Смотреть в глаза! – шипел он, разбрызгивая слюну во все стороны.
Реакция Петра оказалась несколько замедленной. Для начала он еще разок обстоятельно сплюнул себе под ноги – теперь уже кровью. Затем, по-прежнему не спеша, положил свободную руку на плечи Черныша. Впечатление дружеского объятия продлилось очень недолго. С силой рванув обидчика на себя, Петр одновременно
– Ох..! – слабо воскликнул Черныш на вдохе, после чего исторг с судорожно выпущенным воздухом: —… рана!
Если он надеялся, что столь жалкий призыв будет услышан за толстенной дверью, то подобная наивность никак не вязалась с его славным гэбэшным прошлым. Припомнив, как громко приходится людям кричать в застенках, чтобы обратить на себя внимание, Черныш набрал в грудь побольше воздуха и снова разинул рот, теперь уже во всю ширину.
– Не надо пока охраны, – повелительно рыкнул Мамонтов, в глазах которого Черныш упал окончательно, да так низко, что его впору было землицей забрасывать. Мысленно решив, что с Полканом надо кончать, он почувствовал такое облегчение, что продолжал уже почти безмятежным тоном: – Здесь я отдаю приказы, не забывай. Велю порвать эту гоп-компанию на куски, тогда и рви! А пока что мы просто беседуем… Так, Петр? – Дождавшись от того неопределенного пожатия плечами, он вкрадчиво предложил: – Ну, не томи душу, рассказывай. Что ты видел? Как все было?
– А ничего особенного не было, – буркнул белобрысый парень. – Ехали мы по дороге… Быстровато, конечно, врать не буду… Тут джип этот нарисовался. Ну и приключился небольшой… этот… катаклизм… Колесо он пропорол, что ли…
– Дальше, – потребовал Мамонтов, неодобрительно косясь на поднявшегося Черныша, безуспешно пытавшегося принять прежнюю начальственную позу. – Что было дальше?
– А дальше мы опять ехали, только уже мимо, – туманно пояснил Петр. – Ну, гаденыш этот… – он кивнул в сторону Романа, – … увидел деваху возле джипа и поскакал к ней вприпрыжку. Сам я видеть ничего не видел, они за машиной общались, но гаденыш Рома мне потом хвастал, что секс с эротикой между ними приключился. Жаловался еще: деваха, мол, заразная оказалась. У нее это… как его?.. матка взбесившаяся.
– Бешенство матки? Так он выразился?
– Во! – коротко подтвердил Петр.
– Поня-а-а-атно.
Взгляд Мамонтова переметнулся на смазливого брюнета, и был он столь тяжел, что того отбросило к стенке, а голос его сделался таким сдавленным, словно он вдруг очутился под тем самым злополучным джипом, мимо которого не смог проехать.
– Она сама предложила! – выдавил из себя Роман. – Я ничего такого не хотел! – При этом он рванулся вперед, как бы для того, чтобы упасть перед Мамонтовым на колени, но наручники вынудили его остаться на месте, страдальчески подвывающего, корчащегося, гримасничающего.
– Жаль, что у тебя самого матки нет, – процедил Мамонтов. Он откинулся на спинку скамейки и разглядывал Романа с брезгливым любопытством человека, наблюдающего за предсмертной агонией какого-нибудь
Черныш, застигнутый врасплох, вздрогнул, но тут же зловеще заулыбался и подтвердил:
– Верно! Скучать перед смертью мы этому секс-террористу не дадим, обещаю.
Роман моментально забыл про прихваченную зубастым браслетом руку и перестал скулить, боясь пропустить хоть слово. Его губы сравнялись цветом с бледным лицом, а глаза превратились в две большущие темные дырки, напоминающие мышиные норы. Заглядывать в них Мамонтову было совершенно неинтересно.
– Пусть утащат этот кусок дерьма подальше, – велел он.
Призывно бухнув кулаком в железную дверь, Черныш дождался появления двух своих бойцов и распорядился, указав на Романа:
– Взять!
Тот задергался в сильных руках охранников так неистово, словно предпочитал остаться прикованным к стене подвала навеки, изображая из себя Прометея.
– Отпустите! – звонко голосил он. – Ничего у меня с той девушкой не было! Я все наврал! Похвастаться захотелось!
– Пусть заткнется, – поморщился Мамонтов.
Он вспомнил, что не курил уже около часа. Приподняв одной рукой брюхо, покоящееся на коленях, он кое-как запустил два пальца в тесный карман брюк, и, кряхтя, извлек сигаретную пачку.
За это время один из бойцов успел приблизиться к вопящему Роману и коротко ткнуть его большим пальцем в сонную артерию. Он как раз отстегивал руку обмякшего пленника от трубы, когда Мамонтов щелкнул зажигалкой и поднес к ней сигарету. А с появлением первого облачка сизого дыма прозвучал вопрос подчеркнуто исполнительного Черныша:
– Куда его?
– К сараю, – сказал Мамонтов. – Туда, где Семеныч дрова для камина заготавливает.
– И что дальше?
– Потом скажу. Пока что подкормите нашего гостя досыта. Ишь, худенький какой…
– Как… подкормить? – опешил Черныш. – Чем?
– Да уж не печеньем с чаем, – хохотнул Мамонтов и вдруг подмигнул девушке, на которую до сих пор вообще не обращал внимания.
Попала дуреха в подвал за компанию, прицепом, и к истории с Дашей не могла иметь никакого отношения. Осунувшаяся, худая, растрепанная, она вызывала у Мамонтова странную смесь брезгливости и любопытства. Один ее наряд чего стоил!
Жалкие лохмотья того, что когда-то являлось колготами, неряшливо торчали из голенищ ее ботинок и никак не могли сойти за гольфики, даже самые плохонькие. Но зато сами ноги! Оценив видимую их часть, Мамонтов мысленно продолжил их до известного места, откуда они растут, и подумал, что такая девушка и без «платформы» запросто перешагнет метровый заборчик, не зацепив его при этом.
Его заинтересованный взгляд скользнул выше. Наброшенная задом наперед шинель была затасканной и грязной. Однако представлять, что испытывает ее нежная голая кожа при соприкосновении с грубым ворсом военного сукна, Мамонтову было отчего-то приятно. Он машинально провел пятерней по колючему подбородку, и ему вдруг представилось, что это ее пальцы. Или ее плечо… грудь… живот… Вся она, как следует отмытая, чистенькая, гладкая. И, уж конечно, без этой дурацкой шинели, которую Мамонтову все сильнее хотелось сорвать с незнакомки.