Дикий фраер
Шрифт:
Плавно изогнувшись полукругом, лестница вывела обоих мужчин в грандиозный холл, отозвавшийся на их шаги резонирующим эхом. Добротная скульптурная копия Венеры Милосской проводила их равнодушными мраморными бельмами, а дебелый привратник с помповым ружьем вытянулся с ней рядом, расставил ноги циркулем и состроил такое зверское лицо, словно только что уничтожил не меньше десятка лазутчиков, проникших в особняк. Горничная, скрашивавшая его опасное дежурство, сделала вид, что протирает зеркало, но, кажется, елозила по стеклу собственными трусами.
– Мотню застегни, – прошипел Черныш привратнику мимоходом.
Хозяин на это
Отсюда вниз вела еще одна лестница, уже не такая помпезная, как входная. Ее ступени на всем протяжении были покрыты потемневшими каплями крови, оставленными чьим-то расквашенным носом. Это было здесь обычным явлением. В прежние лихие времена, случалось, крови здесь наблюдалось значительно больше. Этим путем попадали в особняк гости, которых Мамонтов не жаловал. Некоторым выпадало счастье выбраться из подвала на своих двоих, а иные покидали дом уже не по своей воле (впрочем, как и появлялись здесь).
Низкий потолок коридора, куда проникли Мамонтов с Чернышом, давил и нагнетал тяжелую атмосферу, что шло только на пользу всяким несговорчивым личностям, которых доставляли сюда насильно. Капли крови присутствовали и здесь, указывая путникам верный путь. Миновав оружейную с вытянувшимся за решеткой часовым, несколько кладовых и подсобных помещений разного назначения, натужно пыхтящий Мамонтов не вошел, а ворвался в комнату, которую в шутку называл исповедальней.
Достаточно просторная, ярко освещенная лампами дневного света, она на самом деле не имела окон, через которые могло бы проникать солнце, а единственная дверь была позаимствована не где-нибудь, а в самой настоящей тюрьме – не столько для предотвращения побегов, сколько из стремления лишить пленников всяческих иллюзий.
На этот раз их было много, как никогда, – сразу трое. Пристегнутые наручниками к вмурованной в стену чугунной трубе парового отопления, они одновременно взглянули на вошедших. Их взгляды излучали испуг, отчаяние, усталость и главным образом надежду, которую им никто здесь внушать не собирался.
Два охранника из команды Черныша, присматривавшие за троицей, без лишней суеты поднялись с садовой скамейки, установленной здесь для комфорта хозяев положения, и молча посмотрели на вошедших, ожидая распоряжений.
– Ждать там! – Мамонтов нетерпеливо махнул в направлении коридора.
Дважды повторять не пришлось. Охранники испарились стремительно и бесшумно.
Плюхнувшись на скамейку и не приглашая Черныша последовать его примеру, Мамонтов принялся старательно отдуваться, посвистывая прокуренными легкими. Он хотел, чтобы его голос звучал властно и грозно, а при такой одышке добиться этого было затруднительно. Поэтому, не желая выглядеть обессиленным, безобидным толстяком, Мамонтов сделал вид, что хочет для начала получше рассмотреть маленькую компанию, оказавшуюся в его власти.
Главное внимание он уделил темноволосому парню. Надо полагать, это и был Роман, герой-любовник с членом на изготовку. Переполненный дурной спермой паскудник, осмелившийся изгадить семейную идиллию Мамонтова, разрушить ее, превратить в постыдную порнографию.
Это его кровавая юшка оросила лестницу и коридор, но она уже запеклась у него
Глаза парня забегали. Лицо его сделалось мертвенно-бледным. Парень сидел на корточках с задранной вверх рукой, и Мамонтов с удовольствием отметил, что от запястья до кончиков пальцев она тоже приняла трупный оттенок, только гораздо более темный, чем смазливая физиономия. Коварные милицейские наручники смыкались все туже при каждом резком движении, и пленник, убедившись в этом на собственном опыте, теперь боялся даже пошевелить прихваченной браслетом конечностью.
– Больно? – поинтересовался Мамонтов, когда дыхание постепенно наладилось, а непрерывное сипение перешло в редкие присвисты.
– Да! – жалобно признался красавчик Роман и, наглядно иллюстрируя свои страдания, выдул из ноздри розовый пузырь.
– Ерунда. Скоро ты будешь вспоминать эти минуты с нежностью, – пообещал Мамонтов, завершив фразу зловещим: – Ха! Ха!
– Что вы сказали? Я плохо слышу. У меня барабанная перепонка повреждена. Правая.
– Это еще что. Цветочки! – Мамонтов широко осклабился. – Вот ягодки тебя ждут, это да! И на том свете будешь вспоминать мои ягодки.
– За что?! – трагически выкрикнул красавчик, к которому моментально вернулся слух. – Что я вам сделал такого? – Он чуть не плакал и ерзал на корточках, как будто мостился тут же справить большую нужду. Совсем потерял голову от страха.
– Девушку из джипа помнишь? – скучно спросил Мамонтов.
– В белой шубе? Еще помада у нее такая… ярко-красная, да?
Мамонтов представил себе, какого цвета Дашины губы теперь, когда она сидит в полузатонувшем джипе, уже исследуемом всякой подводной нечистью, и не стал вдаваться в подробности. Вместо этого просто уточнил:
– Значит, помнишь такую?
– Я ее даже пальцем не тронул! – затараторил было Роман, но Мамонтов оборвал его на полуслове новым вопросом:
– А чем ты ее тронул? Отвечай! Смелее, – подбодрил он. – Здесь все свои.
– Ничем! – завопил смазливый ублюдок. – Ничем я ее не трогал! Матерью клянусь! Мамой своей! Мамочкой родненькой!
– Неужели?
– Да ей-богу! Вот и Петя может подтвердить, он рядом был. Скажи ему, Петя!
Высокий белобрысый парень с синими глазами, на котором скрестились взгляды всех присутствующих, отозвался на этот жалобный призыв презрительным плевком себе под ноги. Он единственный из всей троицы стоял во весь рост, облокотившись на чугунную трубу с таким независимым видом, словно не был прикован к ней наручниками. Даже изрядно избитый, помятый и растрепанный, он не производил впечатления сломленного человека.
– Выкладывай, Петя, – нетерпеливо предложил Мамонтов, подавшись вперед на своей скамейке. – Голова у тебя большая, светлая. Поделись со мной мыслями, которые там бродят.
– Петр я, а не Петя, – строптиво уточнил белобрысый.
– Пусть Петр, мне без разницы, – милостиво кивнул Мамонтов. – Так что все-таки случилось на дороге, Петр? Что произошло между той девушкой в белой шубе и твоим другом?
– Не друг он мне! Пусть себе таких друзей эти… гомеопаты разные заводят!
Неожиданно Черныш, который до сих пор не вмешивался в допрос, сорвался с места и, подскочив к упрямцу, схватил его за уши, чтобы с силой ударить затылком о стену.