Дикий хмель
Шрифт:
— Нет, нет. Она слишком старая для обработки.
...Имей я возможность, этого бы не повторила.
— У меня паршивый характер? Не молчи, Андрей, отвечай.
— Ты хочешь, чтобы я подтвердил?
— Я хочу слышать правду.
— У тебя хороший характер. Ты просто еще маленькая девочка, рано вышедшая замуж.
— Нет. Ты щадишь. У меня плохой характер. Я не должна была грубить матери моего мужа. Ведь она твоя мать. Если бы не было ее, не было бы и тебя.
— Логично.
— Не смейся. Нехорошо смеяться над женой, когда ей неспокойно.
— Я вовсе не смеюсь. Я улыбаюсь. Уверяю, сейчас в Москве непросто найти невестку, которая ладила бы со своей свекровью.
— Но Юлия Борисовна может подумать, что я злюсь на нее за то, что она продала дачу.
— Мне это не приходило в голову.
— Тебе в голову приходят только цитаты из латыни. А она точно подумала про дачу. Она считает, что я недостаточно хороша для профессорской дачи.
— Ты хороша для меня, и этого достаточно.
— Спасибо... А дачу все-таки жалко. У нас будут дети. А там такой лес, такой воздух... Я нигде и никогда не видела места лучше. Если не считать Туапсе.
— Мы купим дачу для наших детей.
— Думаешь, это так просто?
— Я не знаю, что в жизни просто. Не приходилось встречать такое.
Как сделать комнату уютней?
Повесить на стенах два-три эстампа? У входа — голову черта из княжества Лихтенштейн? Вымпел со значками над кроватью? Верхний свет, нижний свет, боковой...
Можно, наверное, поступить и так.
Я же решила иначе. Решила пожертвовать отпуском. И начать все с азов. Одеть стены в новые обои, покрасить полы, рамы, двери...
Купила обои, клей, краску. Забыла купить малярную кисть. Трижды просила Бурова зайти в хозяйственный магазин, мужским глазом выбрать кисточку. Он трижды обещал и трижды забывал. Терпение мое лопнуло без остатка подобно мыльному пузырю. Взяла помазок Бурова, которым он через день мылил щеки, предпочитая безопасную бритву электрической. Обмакнула в белила и преспокойно стала красить рамы.
Было раннее лето. Зелень ярко украшала деревья. Пахла земля, пахла сладко, потому что здесь, на окраине, ее не прикрывали асфальтом. И она сама прикрывала себя хорошей, зеленой травой. Возле столовой рабочие разгружали машину. Они носили ящики из тонких металлических прутьев. А в ящиках стояли бутылки с молоком, кефиром, ряженкой. Крышки на бутылках сидели разного цвета — малинового, зеленого, серебристого, — сверкали, точно елочные игрушки.
Меня окликнули. Внизу, почти у самого подъезда, увидела Вику Белых. Махнула ей рукой: давай поднимайся. Встретила у дверей, в коридоре. Сказала:
— Только извини. У меня не комната, а стройплощадка. Поберегись!
Вике стоило поберечься, потому что одета она была очень хорошо, точно собралась на какой-то праздник. И вообще, вся она высвечивалась радостью и счастьем, как ясной ночью небо высвечивается звездами.
— Наташка, — прошептала она, — у меня в субботу свадьба.
— Правда?
И мы, конечно, расцеловались по такому непростому поводу. И даже немножко всплакнули.
— У тебя все хорошо. У тебя все хорошо, — почему-то твердила Вика. Будто я сама или кто иной утверждал, что у меня плохо.
В ответ я говорила:
— Рада за тебя и Митю. Вы столько лет знаете друг друга. И любите... И вообще, кто мог подумать?
— Да. Я тоже не думала. А потом, после школы... Ну, понимаешь, мне вдруг стало страшно от мысли, что мы можем расстаться... Ну, ты все понимаешь...
— Понимаю, понимаю, — говорила я. И глядела в ее счастливые, полные слез глаза. — Тебе нужно избавиться от привычки плакать. Скоро станешь мамой. И сама будешь успокаивать детей.
Тогда Вика спросила, почему-то оглянувшись по сторонам, точно проверяла: не подслушивает ли кто.
— Наташа, как же у вас до сих пор нет ребеночка?
Зеркала передо мной не было. И я не видела, что появилось на моем лице — выражение неудовольствия или растерянности. Я видела другое — досаду в глазах Вики, она догадалась, об этом не следовало спрашивать.
— Ой, Вика, смотри, как мы живем. Какая у нас комната. Получает мой Буров мало. Вот дом снесут, въедем в новую квартиру. Там уж...
— Да, да... Конечно, — как-то уныло произнесла Вика. Но вдруг громким шепотом добавила: — Наташа, а детишки ведь и в старых домах рождаются.
Все верно.
Я и сама знала, что объяснение мое — сплошная глупость. И Вика знала. Но я говорила не для Вики, я говорила для самой себя, для Бурова, который сидел сейчас там, в прокуренном кабинете, обложенный папками и газетными вырезками.
— Я учусь, Буров пишет вещь. Сейчас не время...
А что еще сказать? Не могла же я признаться, что вижу испуг в глазах мужа, как только завожу разговор о возможном ребенке? А может, и могла. Не знаю.
— Жду вас на свадьбе, — сказала, прощаясь, Вика. И ушла.
Я почему-то очень позавидовала ей. Сидела долго. И руки словно у меня отяжелели, и ноги. Сама мысль о ремонте комнаты казалась противной до тошноты.
Свадьба Вики Белых и Мити Котикова, как принято говорить, состоялась на ВДНХ, в ресторане «Золотой колос». Все было солидно, чинно, спокойно. Песен за столом не пели, длинных тостов не произносили. «Горько!» — выкрикнули два или три раза, да и то не очень громко.
Из школьных друзей молодоженов были только я да Настенька Шорохова с каким-то мрачным, неразговорчивым мужчиной. Юра Глушков (он служил где-то далеко офицером-летчиком) прислал поздравительную телеграмму.