Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть

Данн Роб

Но городская жизнь стремится в будущее не на одной лишь тяге идей Депомье. Количество зеленых крыш увеличивается независимо от строительства вертикальных садов. Восстанавливаются редкие виды животных, и по мере того как это происходит, все больше людей могут прикоснуться к природе. Некоторые причины, по которым нам нужны другие биологические виды, мы сознаем. Со временем нам станут понятны и другие причины. Мы многого не знаем о собственном организме, и его исследования займут еще не одну сотню лет. Учитывая, что вокруг нас существуют многочисленные виды, мы можем выбирать (пока такой выбор существует) для изучения самые интересные и перспективные из них, изучать и сохранять, осознанно разнообразить окружающую нас жизнь – будь то выращенный нами урожай или нечто менее утилитарное. Почему нет?

Перефразируя Рене Дюбо – почему бы нам не сохранить взаимодействие с иными формами жизни, почему не лелеять виды, приносящие нам пользу и удовольствие, вместо того чтобы плодить тварей, ползающих в наших буфетах и гнездящихся в щелях стен? Мы развешиваем на улицах кормушки, чтобы сохранить красивых и приятных для глаз птиц. Так отчего бы нам не строить целые города, где будет вольготно животным, которые не только доставляют нам радость, но и приносят нам пользу и делают нас телесно и душевно здоровее?

Вопрос заключается в том, каким видам отдать предпочтение и как это сделать. Выращивание пищевых сельскохозяйственных культур способом, предложенным Депомье, – это хорошее начало; нужно также и создать условия для жизни других видов, от которых зависят растения, например для их опылителей. Эти виды смогут принести нам прямую пользу. В наших городах могли бы появиться медоносные пчелы, шмели, колибри, нектарницы и другие тонкоклювые птички – любительницы цветочного нектара, но и это только начало.

Для того чтобы ответить на вопрос о том, какие виды нам предпочесть, стоит бегло перелистать нашу историю, которая начинается с зарождения жизни, продолжается рождением нашего потенциального предка Арди и заканчивается (пока) в наших современных жилищах. Если я расскажу эту историю в свете материалов, собранных в этой книге, то вот как она будет выглядеть. Когда-то в незапамятные времена мы жили, ничем не выделяясь из природы. Пятьсот миллионов лет назад у нас возникли сердца, которые принялись качать кровь по артериям и венам. Биение наших сердец было нашим внутренним физиологическим делом, но все последующие усовершенствования помогали нам взаимодействовать с другими формами жизни. Четыреста девяносто миллионов лет назад у нас появились глаза, помогавшие выслеживать добычу. Немного позже возникли вкусовые сосочки, помогавшие находить пищу и опознавать ядовитые вещества; вкусовые сосочки влекли нас к съедобным вещам и заставляли держаться подальше от ядовитых. Потом развилась иммунная система, способная выявлять микроскопических существ, попавших в наш организм и проводить между ними различие, уничтожая одних и сохраняя жизнь другим. Все эти признаки есть и у других животных видов. Таким образом, наши тела объединяют нас.

По мере того как мы все больше становились похожими на людей, некоторые наши признаки развились лучше остальных. Наше зрение стало острее, и мы стали лучше распознавать опасности, например, обнаруживать змей и лучше видеть съедобные плоды в густой листве. Наши длинные ноги сделали нас хорошими бегунами, способными преследовать добычу на охоте. Увеличился объем наших легких. Кисти наших рук изменились таким образом, чтобы было удобнее держать оружие и рабочие инструменты. Наряду с этими полезными анатомическими изменениями мы обрели сознание, и уже оно помогло нам создать города и сообщества.

Но сознание лишь отчасти определяет ход и течение нашей жизни. Мы осознаем ощущения, которые помогают нам охотиться, запасать пищу и общаться друг с другом. Но мы не осознаем работу нашей иммунной системы, несмотря на то что действия этой системы очень похожи на работу остальных органов чувств. Правда, ни одно из наших чувств не позволяет нам полностью осознать, что происходит вокруг нас, а это, в свою очередь, влияет на принимаемые нами решения. Мы не ощущаем полный диапазон звуков, запахов, вкусов, не замечаем мелкие детали предметов, что доступно другим животным. Мало того, мы не осознаем большую часть сигналов, которые поступают от носа, ушей и вкусовых сосочков в наш мозг, и эти сигналы порождают действия, которые тоже по большей части нами не осознаются.

Забывая о зависимости нашего организма от окружающих нас биологических видов, мы подчинялись лишь нашим осознанным чувствам. Мы переделали мир таким образом, чтобы он доставлял нам удовольствие. Массу животных и растений мы попросту исключили из нашей жизни, целенаправленно оставив в нашем окружении несколько избранных видов – ничтожную часть всего биологического разнообразия земной жизни. Между тем целые отряды других видов, которых мы сейчас считаем вредоносными, преодолели воздвигнутые нами бастионы и стены. Эти животные вторглись в нашу жизнь без приглашения – во всяком случае, нам так кажется. Но я пока не упомянул об одной любопытной детали. Дело в том, что, как выясняется, виды, прорвавшиеся вместе с нами в современную жизнь, не являются случайной выборкой из всевозможных жизненных форм, обитающих на Земле. Они – все эти коварные крысы, тараканы и клопы – вышли из одного гнезда, хотя до недавнего времени этого никто не замечал. Мы были слишком заняты попытками их истребления, чтобы постараться понять, откуда и как они пришли.

Осенью 1985 года Даг Ларсон висел над пропастью глубиной 600 футов. Вместе со своим студентом Стивом Спрингом он внимательно разглядывал сосны, прилепившиеся к обрывистому склону скалы и изо всех сил цеплявшиеся за жизнь. Спринг писал обычную дипломную работу о деревьях, растущих на отвесных уступах скал, а Ларсон был его научным руководителем. Если отвлечься от опасной ситуации, в которой они оба сейчас находились, то это была вполне будничная научная работа. Согласно плану, Спринг хотел собрать несколько молодых деревьев, чтобы узнать, сколько им лет. Это была собственная идея студента. Сам Ларсон хотел бы заниматься лишайниками, но не мог отказать в поддержке своему студенту. Пока Ларсон и Спринг раскачивались возле отвесной стены, с ними могло произойти все что угодно, и происшествие не заставило себя ждать.

До того как повиснуть на скале, являвшейся частью Ниагарского нагорья, Ларсон все свою научную карьеру занимался лишайниками. Они казались ему красивыми и стойкими. Они не имели никакого значения для большинства людей, во всяком случае, им так казалось. Честно говоря, Ларсон бы предпочел, чтобы Спринг увлекся лишайниками, этой потрясающей помесью водорослей и грибов, которая может жить на камнях, питаясь воздухом, солнцем и минералами, на что неспособны по отдельности ни водоросли, ни грибы. Но Ларсону пришлось поступиться своими интересами.

И вот он висит на скале вместе со своим прилежным студентом. Они спилили и взяли с собой несколько образцов восточных белых кедров, каждый из которых был не толще предплечья Ларсона. Стволы деревьев были тонкими, изогнутыми, узловатыми и избитыми дождями, снегами и ветрами. Определять их возраст было совершеннейшей глупостью – разумеется, это были молодые деревья, провисевшие на скале буквально несколько лет после своего прорастания из семян и ожидающие скорого падения в пропасть. Во всяком случае, так эти деревья выглядели. Вернувшись в лабораторию, Ларсон и Спринг были безмерно удивлены. Исследовав срезы стволов под микроскопом, они обнаружили не несколько десятков годовых колец, как ожидалось, а несколько сотен. Деревьям были сотни лет (одни из самых старых деревьев на Земле!), это был древний лес, висевший над пропастью [138] . Они выдержали испытание не только гравитацией, но и временем.

138

Larson, D. W.; Matthes, U.; Gerrath, J. A.; Larson, N. W. K.; Gerrath, J. M.; Nekola, J. C.; Walker, G. L.; Porembski, S.; and Charlton, A. 2000. Evidence for the Wide-spread Occurrence of Ancient Forests on Cliffs. Journal of Biogeograpgy 27: 319–331.

Следствия этого открытия были двоякими. Возраст деревьев стал первым звеном в важной и долгой истории. Оказалось, что древние леса висят на скалах не только на родине Дага Ларсона, но и на многих других скалах и обрывах, в островках далекого прошлого по всему миру. Деревья в возрасте тысячи и более лет были обнаружены на обрывистых скалах в Канаде, Соединенных Штатах, Великобритании и Франции. Ларсон, когда-то скромный ученый из Гвельфа, стал теперь известным канадским биологом, первооткрывателем древних деревьев. Вторым следствием этого открытия стало то, что Ларсон, глядя на деревья, смог рассмотреть некоторые закономерности наскальной жизни в целом. Сделав это, Ларсон стал рассматривать скалы как одну из основных причин нашего превращения в людей. Вдалеке от больших городов Ларсон предложил новую теорию возникновения нашей современной урбанистической цивилизации.