Дикий Порт (Райские птицы)
Шрифт:
Прежняя доминирующая раса Галактики была таковой сотни тысяч лет. За неимением равных противников ррит воевали друг с другом, но то была неотъемлемая часть их культуры, диктованная инстинктом; с ней не могли и не собирались бороться. Победившие восхищались доблестью побеждённых. «Так не оставалось на свете крови побеждённых, — сказала Эскши, — но оставались песни о доблести».
Их эволюция шла дольше, медленней, тяжелей. Хищники-одиночки долго учились налаживать контакт друг с другом. Агрессивные, меньше людей склонные к самоконтролю, они не смогли в своё время избежать атомной войны, надолго отбросившей их назад в развитии. Л’тхарна считает, что этот фрагмент генетической памяти оказался ценнее, чем можно было думать. Мгновенный откат от высокоразвитой цивилизации к дикости уже случался — и прежний уровень вновь был достигнут, пусть это стоило огромных усилий. Повторить путь проще, чем проложить его.
Местра Надеждина соглашалась.
«Удивительная женщина, — думает Рихард, глядя, как потоки машин оплетают монолиты городских зданий. — Сказочная…»
Легко приложить термин «пост-человек» к тройняшкам Чиграковым, которые и с виду-то странны. Новая ступень эволюции ассоциируется с молодостью. Язык не повернётся назвать так милую местру Алентипалну… этот напевный сплав имени и обязательного у русских отчества очень идёт ей.
Загораются и гаснут сигнальные голограммы над космопортом. Расчерчивают небо яхты, лайнеры, шхуны.
Что именно сделала семитерранка, наверное, мог понять только подобный ей. Сосредоточенная, полная внутреннего беспокойства, она едва слышно поздоровалась, попросила отвести к раненому. На распростёртое в «ромашке» тело инопланетянина она смотрела с явной опаской, и Рихард встревожился, но местра Надеждина провела по лицу ладонью и сказала, вымученно улыбнувшись:
«Всё будет хорошо».
«Вы думаете?»
«Я уверена».
Ррит невероятно живучи. Восстанавливаются быстро.
Люнеманн разворачивается и направляется к лифту.
Он плохо выглядит, официальный глава рритского правительства. Золото глаз потускнело, и туго заплетённые косы больше не напоминают гладкие блестящие щупальца. Одно из сердец так и не возобновило пульсацию; видимо, остановилось навеки…
Но он жив.
Больше того: срок «временной недееспособности» подходит к концу. Можно было бы и сейчас уже объявить о передаче полномочий, но к этому не готов управленческий аппарат. Даже на Порту. Что уж говорить о других территориях, некогда отчуждённых.
Во мгле древности, в пору, когда составлялись первые межцивилизационные договоры, Право конфликтов оставили без статьи, запрещающей аннексию чужого материнского мира. В ней просто не могло возникнуть нужды. Кто предрёк бы, к чему приведёт упущение, едва в космос вырвутся Homo…
В договор внесут уточнения. Это не потребует даже нового саммита: возражений не будет.
Апартаменты начальника охраны. Здесь верховному вождю спокойнее, чем у себя дома. Рихард полуиронично думает, что у рритских мужчин, даже самых высокопоставленных, «своих домов» не бывает; они живут у матерей, сестёр, подруг. Интересно, как разницу в обычаях воспринимает Л’тхарна…
— Рихард.
Безупречный Space English. Фантастическая дикция для обладателя мощных клыков. Чёрная кайма вокруг глаз, кажется, стала шире, лоб — выше… кости обозначились под кожей.
— Добрый день, Л’тхарна. Как самочувствие?
— Кого я должен благодарить?
Испытующий взгляд ррит озадачивает. Он догадывается? О чём?
— Я чувствовал, что происходит с моим телом, — объясняет тот. — Это было довольно странно.
— Ты не спрашивал раньше.
— За вопросами следуют вопросы.
Рихард молча садится напротив.
— Та женщина, — говорит Л’тхарна, — с Седьмой Терры. И другие. Ещё увидев Анастис, я удивился.
— Чему?
— Они странно пахнут. Иначе.
«Анкайи», — вспоминает Рихард. Анкайи видят разницу. Ррит, получается, чуют. Должно быть, сверхполноценность отражается и на физиологии.
— Это долго объяснять, — вздыхает Люнеманн. — Но тебе не показалось. Они действительно другие.
Л’тхарна опускает взгляд. Начальник Порта не торопит его; спокойно ждёт новой реплики, давая время обдумать её… но о том, что действительно занимает его мысли, вождь говорить не станет. Ни к чему Рихарду лишнее беспокойство. Он сделал всё, что было в его силах, а дальше дело за силой Л’тхарны аи Р’харты.
Силой, которой недостаёт.
Л’тхарна молчит о том, что ослабевшего, увечного вождя даже люди Порта примут с великим трудом. А люди, пережившие время оккупации на Кадаре… Каково им, ненавидящим х’манков так, что невозможно больше, внять вождю, который служил х’манкам и уподобился им?! Прав Д’йирхва, челядь Цмайши — только ирхпа, строящие из себя цангхьяр. Но там, где никогда не было индикарт, там, где и сейчас порой священный клинок врезается в хрупкую грудь, ломая кости, сокрушая единственное сердце х’манка-солдата; там, где не говорят на Space English — как Л’тхарне приказывать? Кто исполнит его приказ?
Д’йирхва, обезумев от радости, при встрече сжал его в объятиях так, что вождь мало не взвыл. Соратник уже знал о результатах саммита. «Тебя будут помнить вечно! — говорил он, и Л’тхарну обжигал огонь его глаз. — Прославлять жарче, чем славят героев древности! Что толку в их дряхлой славе? Ни с кем нельзя сравнить тебя, и впредь станут сравнивать героев с тобой».
«Нет, Д’йирхва, — думает Л’тхарна, глядя на резкий профиль Ймерх Р’йиххарда, бледный, очерченный тенями. — Меня проклянут и забудут, как только станет возможно. Я — знамя позора, Д’йирхва».
Отца, доблестнейшего из вождей, будут славить. Что за дело — он проиграл войну? Он сделал это, ни на шаг не отступив от чести. А Л’тхарна, выродок, её не знает. Он умеет молчать и обманывать, умеет торговаться, преданно служить победившему врагу… его проклянут и забудут.
— Скажи, Рихард, — наконец, нарушает молчание вождь, — нас обяжут формировать правительство по вашему образцу?
— Нет, — почти обрадованно отвечает Люнеманн, — зачем? Нет ни соответствующего закона, ни смысла этого делать.