Дикий сад

Миллз Марк

Адам представил Эмилио вытянувшимся во весь рост в узкой каменной канавке, а воображение тут же предложило другую, куда более страшную картину — Эмилио в гробу, под каменным полом часовни. Спеша отогнать жуткое видение, Адам тряхнул головой.

— А ваша сестра? — Имя матери Антонеллы как-то вылетело из памяти.

— Катерина? О, она всегда засекала время.

— Какая она?

Маурицио пожал плечами:

— С ней трудно. Да вы сами увидите.

— Она тоже будет на этом вечере?

— Да. Катерина приезжает

сюда лишь раз в год, исключительно по такому случаю. — Он помолчал, потом посмотрел на Адама. — Надеюсь, вы тоже будете.

— Да. Если, конечно, никто не против.

— Разумеется, нет. Вы обязательно должны присутствовать… после всего, что сделали для моей матери.

Комплимент явно не был спонтанным, и Маурицио, как показалось Адаму, уже собирался повернуть разговор в эту сторону, однако в последний момент предложил гостю прогуляться с ним по саду.

Они проходили мимо поляны Гиацинта, когда итальянец заговорил снова:

— Я могу попросить вас об одолжении? Услуге?

— Конечно.

— Это касается моей матери. Вы очень положительно на нее повлияли.

— Сомневаюсь.

— Это так. Она и сама подтверждает. Во всяком случае, мы все это заметили. — Он помолчал. — Но кое-что меня обеспокоило. Я узнал об этом от Марии. Она принимает таблетки. От боли. Не Мария — моя мать. Хотя я бы не стал исключать, что ими может угощаться и Мария.

Адам вежливо улыбнулся — шутка не показалась ему смешной.

— В последнее время доза сильно увеличилась. Вчера к ней приезжал доктор. Дважды. Снова привез те самые таблетки. Мария их нашла. Она думает, что эти сильнее тех, что были раньше.

Он со значением посмотрел на Адама.

— Не уверен, что понимаю, чего…

— Моя мать — гордая женщина. Она никогда не давала себе поблажек. Не дает и сейчас. Может быть, для того лишь, чтобы произвести впечатление на вас.

— На меня?

— Не удивляйтесь. Вы — ее новый компаньон.

Адама слегка задела прозвучавшая в его голосе насмешка.

— Так о каком одолжении речь? — хмуро спросил он.

— Мне хотелось бы, чтобы вы присмотрели за ней. Не подталкивали, а сдерживали.

— Конечно.

— Она все еще очень слаба.

— Понимаю.

Возникшая было напряженность прошла сама собой к тому времени, когда они завершили круг. Адам даже рассмеялся, услышав рассказ Маурицио о том, как его сестра однажды обрядила статую Венеры в старое платье матери.

Вернувшись к исходному пункту, Адам взял лежавшую на скамейке книгу.

— Шедевр, — заметил Маурицио.

— Согласен.

— Далеко продвинулись?

— Дошел до девятого круга Ада.

— Девятый круг? — Маурицио потер лоб. — Девятый круг…

— Круг Каина. Данте отправлял туда тех, кто совершил преступления против кровных родственников. Он назвал его в память о Каине, который убил своего брата Авеля.

Вечером, уже лежа на большой старой кровати, глядя в окружавшую его тьму, он снова вернулся к своему ответу на вполне невинный вопрос Маурицио.

Слова, как ни крути, сорвались с его языка и в этом смысле были его словами. Но и сейчас, по прошествии времени, он не чувствовал себя их хозяином, не ощущал ответственности за них. У него и в мыслях не было произносить их. Они вырвались сами, по собственной воле. И наверное, это небольшое происшествие беспокоило бы меньше, если бы в нем было больше правды.

Вообще-то он прошел дальше девятого круга Ада — с его ледяным озером и сонмом вмерзших по шею грешников — и сделал шаг в Чистилище.

Но больше всего беспокоило и даже тревожило то, как повлиял его ответ на Маурицио. При упоминании Каина и Авеля лицо итальянца — пусть и на долю секунды — как будто окаменело, а глаза превратились в ледяные кристаллы.

Глава 16

После неспокойной ночи он проснулся поздно, но новый день принес с собой и новую ясность. Он не стал сдерживать мысли, отпустил воображение, предоставив ему нарисовать то, чего не было, или, по крайней мере, дать иную интерпретацию тому, что было, а уже потом, успокоившись, заставил себя думать только о том, что не ставило под сомнение сделанные выводы.

Решимость несколько пошатнулась, когда Адам спустился в кабинет. Полной уверенности не было, но, похоже, кто-то проявил интерес к его лежавшим на столе бумагам. Топография рассортированных по темам заметок определенно изменилась — одни стопки сместились к соседним, другие выглядели чересчур аккуратными. Первым делом он еще раз просмотрел бумаги, нашел листок с записями, имевшими отношение к смерти Эмилио, и сжег его.

Из кабинета Адам направился в расположенную в южном крыле кухню. Владения Марии — просторное, с высоким сводчатым потолком помещение — отличали порядок и чистота. Самой хозяйки видно не было, хотя в воздухе стоял резкий запах какого-то моющего средства. Пошла на воскресную службу? Может быть.

Он огляделся. Столы и полки чистые. Свежие фрукты и овощи аккуратно разложены на глиняных подносах. Медные плошки-сковородки расставлены по полкам слева направо в порядке возрастания размера. О том небольшом пире, что Мария устроила для него и синьоры Доччи накануне вечером, не говорило ровным счетом ничто.

Начинался ужин, как обычно. Заметно утомленная вылазкой во Флоренцию, синьора Доччи тем не менее подробно описала поездку, в программу которой входило посещение старой подруги: «Ее муж — гомосексуалист, и она, прожив с ним столько лет, никак не может с этим смириться». Далее последовало перечисление многочисленных покупок — от сдобренного фенхелем салями до антикварной трости, которую хозяйка передала Адаму через накрытый на террасе стол.