Дикое правосудие
Шрифт:
– Дорогие фарфоровые коронки на зубах. Аккуратный шрам после удаления аппендицита – проходил лечение в частной клинике, но уже довольно давно. Насколько я могу судить, он был совершенно здоров в течение длительного времени, – Ленский вздохнул и погладил свою жесткую седую бородку, затем поправил очки, внимательно посмотрев на Воронцова. – Надо полагать, ты не имеешь представления, кто он такой?
Воронцов угрюмо покачал головой.
– В желудке и кровеносной системе обнаружены следы алкоголя. Не слишком рьяный мусульманин, верно?
– Этого следовало ожидать. Мистер Аль-Джани, родом якобы из какой-то деревушки под Тегераном, – совсем не тот человек, за которого он себя выдавал. Он регулярно останавливался в одном из лучших номеров «Метрополя», щедро давал на чай, устраивал вечеринки, встречался с людьми... которые, как нарочно, все куда-то исчезли! – Воронцов хмыкнул устало и с отвращением, словно признавая свое поражение. На лице Ленского отразилось понимание.
– Как вы собираетесь установить его настоящую личность? – спросил он, указав на опрятные продезинфицированные останки, распростертые на стальном столе.
– Порошок! – неожиданно выпалил Воронцов. – На его пальцах не было обнаружено следов?
– Ты имеешь в виду взрывчатые вещества? Нет. С какой стати?
Воронцов прокручивал в памяти побег иранца, чуждую панике целенаправленность, с которой тот продвигался к ожидавшему «мерседесу».
– Просто это похоже на двойную экспозицию при съемке. Я пытаюсь вспомнить что-то очень похожее, очень профессиональное... Ладно, не обращай внимания.
– Хорошо, – пробормотал Ленский. – Ты нормально спишь?
– Вполне нормально.
– Что-то я сомневаюсь.
– Как насчет тел из взорванной квартиры? – торопливо спросил Воронцов, словно сопротивляясь чужому сочувствию.
– Твой молодой человек, Любин, был прав. Частицы резины от воздушного шарика, фрагменты осколочной гранаты. Преднамеренное убийство.
– А тот санитар, который был с ними?
– Я его не знал. Как я упомянул в отчете, он не был наркоманом. Он мог быть знакомым... или продавцом. Или и тем, и другим.
– Я возьму отчеты о результатах вскрытия. Посмотрю на досуге.
– Как хочешь. Скажи мне, Алексей, что с тобой творится? Мы даже больше не играем в карты по вечерам. Ты ушел в себя...
– Пожалуйста, Иван, не начинай все сначала!
– Ты был хорошим офицером, Алексей. Слишком хорошим...И я когда-то был врачом с романтическими идеалами. Но теперь...
– Что «теперь»?
– Интуиция подсказывает мне, что ты столкнулся со слишком крупным делом. Прости за прямоту, Алексей. Если тебе удобнее молчать, я тоже промолчу. Что до меня, то я вполне доволен спокойной жизнью, рутинной работой и хорошей зарплатой в американских долларах. Но ты – совсем другое дело. У тебя связаны руки, и тебе это не нравится!
– Кем ты себя считаешь? – сердито огрызнулся Воронцов. – Моей матерью или священником?
– Всего лишь твоим другом. Самым старым другом в этом городе. Как я уже сказал, прости за мое вторжение в твое личное горе.
– Горе?
Глаза Ленского были влажными и печальными. Его невысокая сутулая фигура излучала сочувствие.
– Город уплывает у тебя из рук, Алексей. И ты не можешь простить ни себя, ни других, кто в этом виновен.
– Ты так думаешь?
– Так оно и есть на самом деле. У тебя хорошая команда – не то что эти клоуны из отдела нравов и взяточники из ГАИ. Любин, например. Таких нужно беречь. Девушка – как ее, Марфа? – острая, как клинок, и такая же блестящая и чистая. Бедный старый Дмитрий, твой верный пес... И ты. Человек, потерявший свою цель.
– Ты не мог бы приберечь свою проповедь для другого случая?
Ленский усмехнулся в бороду, и его зубы показались наружу, как маленькие белые яички в птичьем гнезде.
– Может быть. Но посмотри на себя: ты идешь вперед, как гончая по следу. Ты выколачиваешь из меня самые незначительные детали. Ты лезешь на стену, потому что не можешь решить загадку!
– Язык у тебя хорошо подвешен. Может, сыграем вечерком в покер, как в старые времена?
– Мне не нужно быть справедливым, Алексей. Но в тебе есть что-то, требующее справедливости. В этом заключается различие между нами.
– А если ты прав? Если у меня и в самом деле такая непреодолимая тяга к справедливости, то что я должен делать с этим городом – миниатюрной копией всей нашей проклятой страны?
– Тебе лучше обрушить храм, Самсон, если это потребуется.
– Ты полагаешь, я смогу это сделать?
– Оставайся идеалистом, пока еще можешь. В конце концов ты обречен быть своего рода провидцем.
– В самом деле?
– Можешь мне поверить.
Некоторое время они стояли в молчании, словно на очной ставке друг с другом и с иранцем, лежавшим между ними символом впустую загубленной жизни. В комнате ощущалось невидимое присутствие других: погибшей дочери Дмитрия, его искалеченной жены, мертвого Хусейна, убитого Роулса...
– Не слишком ли много ты хочешь от меня? – вздохнул Воронцов.
– Это то, чего ты хочешь сам. Действительно хочешь, – Ленский улыбнулся улыбкой патриарха и опустил плечи, сразу же превратившись в приятного пожилого человека, которому нет дела ни до чего другого, кроме приближающейся пенсии, в старого приятеля, чьим мнением можно спокойно пренебречь.
– Что ты знаешь о Шнейдере, Иван? – спросил Воронцов, невольно улыбнувшись.
– Из наркологического отдела? Немногое. Молодой, энергичный, идеалист. Лощеный американец из высшего общества – по крайней мере, так я их себе представляю. Мне он нравится. Приятный компаньон... а что?
Воронцов покачал головой.
– Ничего особенного. Он был другом Роулса, убитого сотрудника Трейнджер Текнолоджиз".
– Может быть, они вместе учились в школе.
– Может быть. Где отчет о вскрытии трупа санитара?
– Валяется где-то на столе, в углу. Вон в той стопке. Посмотри сам, ладно? А я пока переоденусь: судя по поведению моего желудка, пора пообедать.
Воронцов кивнул и подошел к заваленному бумагами письменному столу. Расчлененные жизни – точно так же, как на стальных столах. Полная пепельница, остатки сэндвича. Дюжина папок. Он перебрал одну из ближайших стопок с отчетами, все еще находясь под сильным впечатлением своей беседы с Ленским – благодушным, безразличным, ленивым бюрократом, каким казался его старый друг. Никогда не высовывайся, не проявляй инициативы, не высказывай подозрений, не копай глубоко. Правила, позволявшие сохранить жизнь и рассудок в Новом Уренгое. Город кишел акулами, готовыми сожрать любую неосторожную рыбу.