Дикое правосудие
Шрифт:
Он не мог думать ни о чем другом, не мог даже представить себе, что может выбрать иной путь. Да, он не мог.
11. Единичное возгорание
Джон Лок стоял в меховых ботинках, купленных в московском аэропорту Шереметьево, кутался в новое пальто, защищаясь от порывов вечерней пурги, и рассматривал руины здания. Дорожный транспорт Нового Уренгоя проносился мимо него, пыхтя и скрежеща, сверкая фарами, мигая тормозными огнями. Его щеки онемели от холода, отдававшегося тупой, ноющей болью в голове, несмотря на меховую шапку.
Локу понадобилось почти два дня, чтобы добраться из Торонто до этого дома и обнаружить, что кто-то взорвал его. Занавески хлопали, как рваные флаги, в окнах с выбитыми
Тургенев... Лок вздрогнул, похолодев всем телом. Тургенев мог нанести удар без промедления и лишних колебаний. Даже сторож почему-то не верил в историю про террористов, цинично пожав плечами после ее пересказа. Молодая женщина и ее ребенок погибли, другая женщина была искалечена упавшими кирпичами. Лок покачал головой. Он достаточно хорошо знал город и понимал, что здесь не было террористов: только гангстеры и рэкетиры, русская мафия. Кроме того, он помнил, что Воронцова волновала проблема распространения наркотиков – русский инспектор дал это понять в тот вечер, когда принимал Лока в своей опрятной аскетичной квартире. Героин особенно бесил его... Кажется, это было как-то связано со смертью дочери его друга? Каким бы безнадежным и даже нелепым это ни казалось, Лок хотел заручиться поддержкой Воронцова. Он должен был добиться помощи от русского. Во всем Новом Уренгое он мог доверять только Воронцову.
Чтобы добраться до Тургенева, чтобы получить хотя бы малейшую возможность убить его, Локу требовалась помощь. Помощь человека, которого он едва знал.
Нелепо. Но ничего другого не оставалось.
Наркотики, Воронцов, покушение на убийство... Тургенев. Лок чувствовал себя так, словно каждый его шаг кем-то просчитывался заранее, хотя он знал, что это невозможно. Да, вероятно, Тургеневу уже известно о его прибытии в Новый Уренгой, но Воронцов стал мишенью по чистому совпадению. Тем не менее Лок снова вздрогнул. Он больше не был игроком в шахматы, а превратился в обычную фигуру на доске.
Лок подошел ближе к развалинам дома и поддел носком ботинка обгоревший кусок паркета. Под его ногами хрустели кирпич и битое стекло. Снег уже лежал повсюду, белый снег покрывал и его плечи.
Воронцова отвезли в американскую больницу – так сказал сторож. Может ли он, американец, рискнуть, появившись в благотворительном госпитале Фонда Грейнджера? Совершенно ясно, что некоторые врачи замешаны в контрабанде наркотиков. И если Воронцов еще жив, то разве он не находится под наблюдением или под охраной?
Что еще он может сделать? Уйти? Вернуться в аэропорт? С таким же успехом можно лечь и умереть прямо здесь, с кривой усмешкой подумал Лок. Лучше уж провести ночь в тепле и тишине...
У Лока не было планов, шедших дальше разговора с Воронцовым, дальше попытки заручиться содействием русского полисмена. Когда они слушали джаз и пили водку у Воронцова дома несколько недель назад, русский казался почти испуганным пробуждением своей совести. Но трагедия его друга и подчиненного давила на него тяжким грузом моральных обязательств, заставляя преследовать наркодельцов и распространителей. Лок собирался поделиться с Воронцовым всем, что имел, а взамен потребовать от него помощи: выдать на тарелочке Тургенева, одного-единственного, или хотя бы помочь добраться до него.
Какой помощи он теперь может ожидать от Воронцова, искалеченного и беспомощного? Тот был сам по себе.
Боже, как холодно, как чертовски холодно!
* * *
– Очень хорошо. Нет, пока просто наблюдайте за ним... Уже следят? Замечательно. Держите меня в курсе дела.
Тургенев положил телефонную трубку и провел пальцем левой руки по верхней губе, словно только что сбрил усы. Он изучающе смотрел на телефон, как будто ожидая, что аппарат продолжит информировать его о местонахождении и намерениях Лока. Впрочем, намерения были очевидны. Тургенев изредка вспоминая о Локе в последние три дня, с того момента, как его люди упустили американца в аризонской пустыне. Ему казалось, что Лок отомстит за смерть своей сестры, убив Тяня, однако след американца протянулся до Рено, потом до Сакраменто и наконец до Ванкувера. Затем, оказавшись в толчее международного аэропорта, Лок сменил имя, воспользовался новыми документами. Искать не имело смысла.
Зато теперь он был в Новом Уренгое. Люди Бакунина, оставленные полковником в аэропорту почти по прихоти и уж во всяком случае не из-за каких-то опасений, опознали американца, прилетевшего последним рейсом из Москвы два часа назад. Метель, грозившая затянуться на три-четыре дня, была первой предвестницей арктических зимних бурь. В течение некоторого времени никто не сможет попасть в Новый Уренгой или покинуть город – во всяком случае, не Лок. Тургенев был удовлетворен.
Он опустил взгляд на колонки цифр, полученные при уточнении расчетов спекуляций с французским франком. По сравнению с подобными доходами за столь короткий период прибыли от героина (тем более теперь, когда он собирался прибрать к рукам «Грейнджер Текнолоджиз») казались скудными и не оправдывающими усилий. Он улыбнулся, нежно пощипывая нижнюю губу большим и указательным пальцами.
«Грейнджер Текнолоджиз» и другие компании, которые он приобретет в Соединенных Штатах, принесут ему неизмеримую власть и богатство. Полторы-две тысячи эмигрантов из России, которые составляли ядро людей, втянутых в организованный преступный бизнес Америки, были мелочью, обычными блохами. Такие люди, как он, – а возможно, только он, – достигнут гораздо более значительных высот... Он был доволен.
Его мысли со слабым ностальгическим сожалением вернулись к Джону Локу. Новый Уренгой являлся наилучшим из возможных мест, чтобы окончательно разобраться с ним. Его собственный город. Он выберет самый подходящий способ избавиться от американца, а затем натравит на него Бакунина, словно цепного пса. Лок был совершенно один, Тургенев в этом не сомневался. Концов не останется. Американец бежал из своей страны, разыскиваемый по обвинению в убийстве. Его смерть в России останется незамеченной. Он просто исчезнет, и, возможно, это будет достойный конец для того, кто умеет так долго и упорно скрываться. Печально? Да, возможно. Что там ни говори, американец был приятным человеком... но он не играл никакой важной роли. В конце концов, нет ничего обыденнее смерти одного-единственного человеческого существа.
* * *
– Слушаю вас.
Это был американский врач с еврейской фамилией – как бишь его, Шнейдер? Бакунин презрительно скривился, словно откусил от сырой луковицы.
– Мой доклад согласно вашим указаниям, – Шнейдер говорил своим обычным, сердито-жалобным, тоном. – Воронцова навестил его подчиненный вместе с женщиной. Они пробыли недолго.
– Кто сейчас охраняет его?
Шеф УВД отказался выполнять любые распоряжения, запрещавшие людям Воронцова наносить визиты в больницу Фонда Грейнджера. Бакунин не имел полномочий открыто потребовать этого. До тех пор, пока Шнейдер не пропишет Воронцову летальную дозу какого-нибудь лекарства или не придумает чего-нибудь поумнее, тот оставался в относительной безопасности.