Диктатор
Шрифт:
— Оказывается, ты у меня умница,— похвалил Сталин.
— Иосиф, ответь мне только на один вопрос,— доверчиво прижимаясь к плечу мужа, попросила она,— Ты веришь в искренность авторов этих хвалебных сочинений?
— А ты как думаешь?
— Думаю, что не очень-то веришь. Не дай Бог, случись что с тобой, они же смешают тебя с грязью.
— Провидица,— проникновенно сказал он.— Но я им не доставлю радости. Буду жить долго, назло всем паразитам и негодяям всех мастей. И ты всегда будешь рядом. Ты тоже должна жить долго. Тем более что ты моложе.
В глазах Надежды Сергеевны заискрились слезы. Его слова подтверждали, что он все-таки любит ее.
— Нет, Иосиф, моя жизнь не будет долгой.
—
— Нет, не плохо, Иосиф,— Она села к нему на колени, подобрала под себя ноги, сбросив кавказские тапочки, и стала похожей на маленькую, объятую печалью девочку.— Просто мне нагадала цыганка…
Сталин гневно вскочил на ноги, едва не сбросив ее на пол.
— Цыганка?! — с нотками ярости в голосе вскричал он.— Ты веришь всяким цыганкам? Недаром в твоем роду были цыгане! И как это можно совместить с тем, что ты носишь партийный билет?
— Точно так же, как ты совмещаешь свою духовную семинарию с постом генсека,— в отместку ему съязвила Надежда Сергеевна.
— Опять ты равняешь меня с собой,— пробурчал он.— Ты совершенно неисправима.
— Принимай меня, какая я есть. Кажется, ты меня сам выбирал, я не навязывалась, и никто тебя не принуждал.
— А теперь вот раскаиваюсь,— уже шутливо сказал он.— И расплачиваюсь за свою близорукость.
— Это и есть ласковые слова для любимой и любящей жены? Я предпочла бы, чтобы ты сейчас стоял передо мной на коленях с букетом цветов и утверждал, что я тебя осчастливила.
Слова эти показались Сталину чересчур дерзкими, он едва не сорвался на гневную отповедь, напомнив этой самоуверенной женщине, что это не она его, а он осчастливил ее и что ему, вождю, по горло занятому государственными делами, не до телячьих нежностей и цветов. Но сдержался. В глазах Надежды Сергеевны он прочитал мучительную просьбу не бросать ей, жаждущей ласки и доброты, обидных, не заслуженных ею фраз.
— Если уж хочешь стать такой же совой, как я,— переменил тон Сталин,— садись, пожалуйста, вон в том уголке и читай «Правду». Уверен, что ты ее просмотрела лишь по диагонали. А сейчас попробуй выполнить мое задание. Мы оба будем читать статью лихого конника Ворошилова. Кстати, он вместе с Буденным и теперь уверяет меня, что в будущей войне победа будет за конницей. Ну, дьявол с ними, с этими кавалерийскими фанатиками. Возьми карандаш и подчеркивай, в чем ты согласна с автором — красным цветом, а то, что вызывает у тебя неприятие,— синим. А потом мы сравним, что получится у тебя, а что у меня.
Что бы ни приходилось читать Сталину — книгу ли, брошюру, газету или письмо,— он непременно вооружался цветными карандашами и «разрисовывал» страницы своими пометками: подчеркиваниями, восклицательными и вопросительными знаками, всевозможными причудливыми, только ему понятными значками. Так он не просто помогал себе лучше осмыслить и запомнить прочитанное, но главное, в ходе такой работы ярче разгоралась его фантазия, сильнее кипели в душе эмоции, рождались новые, уже собственные идеи, шла их непримиримая борьба между собой, отливаясь затем в чеканные, лаконичные, понятные любому, даже малообразованному, человеку теоретические и практические выводы.
— Хорошо, я с удовольствием.— Надежде Сергеевне понравилась эта затея мужа, схожая с игрой. Она не догадывалась, что Сталин считает такую «игру» одним из хороших способов проверить идеологические взгляды жены.— Только, чур, если мое мнение не совпадет с твоим, не зачисляй меня, пожалуйста, в оппозиционеры.
— Решено,— деловито, как на заседании Политбюро, сказал Сталин.
И они принялись дотошно штудировать статью «Сталин и Красная Армия».
Вступление к статье явно не понравилось Сталину. Туманно, никакой конкретики,
Ну и дундуки! С такими пропагандистами далеко не уедешь! Приятно, конечно, их утверждение, что «значение товарища Сталина как одного из самых выдающихся организаторов побед Гражданской войны было до некоторой степени заслонено и не получило еще должной оценки». Несомненно, пробел этот должен быть ликвидирован, но для этого нужны хорошие перья, не чета этим ворошиловским бумагомарателям на подхвате! Впрочем, Сталина резануло то, что он всего лишь, оказывается, один из самых выдающихся, а не единственно выдающийся. Кого они там имели в виду, в череде этих самых выдающихся? Себя, конечно, Ворошилова, Буденного и иже с ними…
Сталин отбросил неприятную мысль и углубился в чтение раздела статьи о Царицыне. Потом неожиданно обернулся к жене:
— Надюша, помнишь Царицын?
— Все помню, Иосиф. Даже во сне часто вижу. Царицын… Правда, теперь это уже Сталинград. Вот уже четыре года.
— Ты знаешь, это не моя инициатива,— будто оправдываясь, сказал он.
То, что Царицын в 1925 году решили переименовать в Сталинград, в сущности, совпадало с потаенной мечтой самого Сталина еще с времен Гражданской войны. Он считал, что вложил в дело обороны Царицына столько ума, сил, нервов и воли, что такое переименование было бы вполне заслуженным. Тем более что после смерти Ленина именем его был назван Петроград. «Целый год понадобился этим великим тугодумам, чтобы проявить инициативу,— сердито размышлял Сталин.— Признались потом, что боялись нарушить традицию называть город именем человека еще при его жизни. Подумаешь! Революция отбросила, как ненужный хлам, и не такие традиции! И на кой черт мне это переименование после моей смерти? Ну а теперь эти неандертальцы из Политбюро войдут во вкус. Они спят и видят, что их неблагозвучные имена запечатлены навеки в названиях городов и краев, областей и районов, поселков и деревень, улиц и площадей, школ и больниц, институтов и колхозов, пароходов и паровозов. Не откажутся прилепить свое имя к любому самому захудалому хутору. И что это будут за скверные, уродливые, труднопроизносимые названия! Ну, к примеру, какое чистое, приятное название Луганск, откуда вылупился наш наркомвоенмор, бывший слесарь. Лугами пахнет, скошенным сеном, свежими ветрами… А станет Ворошиловград, язык сломаешь! Или Владикавказ. Какая мощная символика! Россия владеет Кавказом! Отвечает историческим реалиям. А что получится, если окрестить его, скажем, Орджоникидзебургом? Всего лишь из-за того, что наш неугомонный товарищ Серго имел удовольствие там воевать, пить вино и кушать шашлыки из молодого барашка».
— Помнишь, Иосиф,— будто издалека донесся до него голос Надежды Сергеевны,— поезд медленно тащится в Царицын, без конца тормозит на полустанках. Под гармошку, со свистом пляшут «Яблочко» пьяные братишечки. Отборная брань, треск пулеметов, а мы с тобой в салон-вагоне…
— Сейчас ты, чего доброго, вспомнишь, как я затащил тебя в свое купе? — насторожился Сталин, прерывая жену.
— Иосиф…— Щеки Надежды Сергеевны зарделись.— Если бы я воспротивилась, никто бы меня не затащил. Даже всесильный товарищ Сталин.