Диктатор
Шрифт:
— Когда-то я восхищалась им,— призналась Женя.— А сейчас мне он кажется совершенно бесчеловечным.
— Запомни, милая Женечка, когда идут войной на дворцы, горят и хижины. Только каннибалы, а по-русски людоеды, могли сочинить такой лозунг. Вместо того чтобы поджигать дворцы, не лучше ли тем, кто живет в хижинах, стремиться к тому, чтобы и самим построить дворцы? А теперь нам внушают, что только в коммуналках и может вырасти истинный советский человек, который сразу объявит, что человек человеку — брат. А ты попробовала бы представить себе, что твой брат — Синегубов? Да от него сбежишь на край света, если таковой существует!
— Да, Берта Борисовна,
— А что поделаешь, деточка, в наших славных коммуналках соседей себе не выбирают. Но ничего, мы с тобой создадим этому паразиту такую сладкую атмосферу, что он по своей воле в один прекрасный день сиганет в окно. Ой, деточка, я же совсем забыла, у меня есть для тебя очень важные бумаги! Мне передал их твой отец. Думаю, что это письма, Боже, в кого я превратилась! Я прекрасно помню все, что было со мной сто лет назад, а что было вчера или десять минут назад — моментально вышибает из головы! Ты уж прости меня, деточка. Я сейчас поищу.
Женя с нетерпением ждала, когда Берта Борисовна разыщет письма, все еще не веря, что поиски эти увенчаются успехом. Берта Борисовна суматошно рылась в ящиках стола, потом в дорожном бауле, сохранившем пыль, пожалуй, еще с прошлого века, потом в старинном комоде, ящики которого вытаскивались с таким скрипом, что Женя зажимала уши. Все было тщетно: письма не находились.
— Лучше бы я, старая идиотка, не говорила тебе о них! — в сердцах воскликнула Берта Борисовна и, тяжело дыша, присела на краешек дивана.— А то ты теперь такого нафантазируешь! И знаешь, Женечка, в моем возрасте такая физзарядка уже противопоказана. Но я все равно их разыщу, провалиться мне на этом месте! А сейчас я тебя должна покормить, потом ты ляжешь отдыхать с дороги, а я продолжу поиски…
— Нет, нет,— решительно отказалась Женя, считавшая, что она и так непростительно долго задержалась здесь, потеряв столько ценного для себя времени.— Я поела еще в поезде. А сейчас я хочу съездить в Старую Рузу.
— Сумасшедшая! — то ли обрадовалась, то ли возмутилась Берта Борисовна.— Как ты напоминаешь мне девушку по имени Берта! Я тоже в твои годы была отъявленная фанатичка! Но все-таки,— неужели ты думаешь, что, скажем, завтра твоя Старая Руза переместится на другое место или вовсе исчезнет?
— Берта Борисовна, поймите меня…
— Да я понимаю, деточка,— печально сказала Берта Борисовна.— Поезжай… Но на дорожку — хоть чашечку чая. Кстати, у меня есть батончик превосходной любительской колбаски. Ты вернешься сегодня?
— Скорее всего, завтра.
— Хорошо, а я тем временем сбегаю в паспортный стол хлопотать о твой прописке. В этом мире ничего нельзя откладывать на потом.
Женя была очень растрогана, она чмокнула Берту Борисовну в щеку. Выйдя в коридор, она заметила, как из приоткрытой двери ее бывшей комнаты за ней хищноватым ястребиным взглядом следит Синегубов. Женя еще не успела выйти на лестничную площадку, как он, будто выступая на митинге, сипло прохрипел:
— Ни хрена у этой госпожи Боргянской не выйдет! Пусть забудет и выкинет это из своей безмозглой головы! Никаких прописок! За вами что — и смерть не придет? Еще как! А в тот же час ваша комната станет моей. Я имею законное право, я заслужил! Я кровь проливал, когда они тут в закуточках хихикали да про товарища Сталина анекдотики рассказывали! Я их всех разоблачу, всех! Подумаешь, Берта, имя-то немецкое, небось Гитлеру подпевала, Гитлера ждала, обломок империи! — Женя остановилась на пороге. Она искала глазами какой-нибудь тяжелый предмет, хотя бы утюг, чтобы запустить им в Синегубова. Тот по ее воинственному виду понял, что шутки плохи, и стремительно захлопнул свою дверь, предусмотрительно щелкнув ключом.
— Женечка, умоляю вас, не обращайте внимания на этого вурдалака,— удивительно спокойно сказала Берта Борисовна.— Ваша прописка — это не его собачье дело. Пока что я хозяйка своей собственной комнаты. Поезжайте спокойно, не теряйте времени. А я после обеда схожу в паспортный стол.
И Женя поехала на Белорусский вокзал. К счастью, ей сразу же подвернулась электричка, идущая до Тучкова. Оттуда она рассчитывала доехать до Старой Рузы автобусом.
В поезде она снова окунулась в нахлынувшие на нее воспоминания. В прошлые, счастливые годы, как бы растаявшие отныне во мгле, она в летнюю пору вместе с родителями в выходные дни с рюкзаками за плечами отправлялась к дедушке Тимоше. И когда наконец, усталые, возбужденные, они добирались до калитки его дома, это был для Жени настоящий праздник.
Сейчас же она ехала туда с опустошенной душой, будто вся радость, которая была отпущена ей судьбой на этой земле, была полностью израсходована в годы детства и отныне ей уже не суждено будет испытывать даже слабое подобие этого бесценного чувства.
В этот день Жене везло: на пристанционной площади пассажиры уже штурмовали как раз тот автобус, который был ей нужен, и через полчаса она, стиснутая со всех сторон горячими телами людей, уже въезжала в Старую Рузу.
Она быстро нашла дом дедушки, хотя он неузнаваемо преобразился, как преображается молодой пригожий человек в сгорбленного и неприглядного старика, печально доживающего свой век. Бревна дома почернели, железная крыша местами проржавела, закрытые дряхлыми уже ставнями окна были крест-накрест заколочены горбылем. Да и весь дом на старом фундаменте с зияющими в цоколе трещинами как бы слегка накренился на один бок, словно собирался прилечь отдохнуть, устав от жизни. Покосившаяся калитка была распахнута настежь.
Женя проворно взбежала на скрипучее крыльцо, но дверь оказалась запертой. Она обошла дом вокруг. Отовсюду на нее кричаще полыхнуло запустением. Только старые яблони и сливы порадовали ее хотя и редковатым весенним цветом да вымахавшие едва ли не до самой крыши кусты сирени источали сладостный аромат.
— Вам кого? — послышался певучий женский голос из соседнего двора.
Женя растерянно оглянулась. За забором стояла молодая женщина в цветастом сарафане, с живым добрым лицом, отмеченным той притягательной красотой, которой отличаются женщины среднерусской полосы. Белокурая, с длинной косой, ярким румянцем на щеках, она как бы источала собой спокойную мудрость и затаенную радость, распознать которую можно не вдруг, а лишь пообщавшись с ней продолжительное время.
— Здравствуйте! — Женя обрадовалась появлению в этом запустении живой души.— Может быть, вы знаете, где сейчас хозяин этого дома?
— А вы заходите,— приветливо сказала женщина, и уже по тому, что она не сразу ответила на вопрос, Жене стало понятно, что ничего обнадеживающего ее не ждет.
Женя послушно пошла на ее зов, как движется человек по велению гипнотизера. Палисадник у дома благоухал цветами, но Женя даже не взглянула на них.
— Сядем в тенечек, на скамеечку,— предложила женщина.— Солнышко печет как в июле. И комары совсем осатанели, даже жары не боятся.