Диктатор
Шрифт:
— Мерзавец,— со всей ненавистью, на которую она была способна, произнесла Женя и тут же подумала, что «мерзавец» — слишком слабо для этого подонка и что, наверное, во всем русском языке не найти подходящего ругательства — На чужом горе счастья не построишь, подлец!
Синегубов ощерил крупные почерневшие зубы:
— Построим! Еще как построим! Не будь я Синегубов, если не построю! Адью, вражья дочка, общий привет!
И прямо перед носом Жени он с треском захлопнул входную дверь, два раза щелкнув ключом.
Мысленно прокляв его, Женя поспешила в больницу. Там ей сказали, что действительно Берта Борисовна скончалась от тяжелой травмы, полученной ею вследствие
— Я — ее родственница,— сказала не колеблясь Женя.
— Позвоните завтра,— сказала дежурная медсестра.
«Боже мой, я приношу людям одни несчастья!» — сокрушенно подумала Женя и побрела, сама еще ясно не представляя себе, куда выведет, ее улица, по которой она шла. Бродила она долго, пока не очутилась на Белорусском вокзале. Хотела вернуться в Старую Рузу, но не было сил. Она с трудом отыскала свободное место на вокзальном диване в зале ожидания, присела на него и тотчас же ее сковал тяжелый, мучительный сон.
Проснулась она уже утром, и то, наверное, потому, что уборщицы мыли полы, отодвигали диваны и сгоняли с них заспанных пассажиров. Муторно воняло хлоркой.
Женя вскочила с дивана и поспешила на улицу. Раннее утро было туманным, с крыш капала вода, и сердце ее тоскливо сжалось: неужто теперь она осталась на этом свете совсем одна?
Она пересекла привокзальную площадь, миновала памятник Горькому и вышла на улицу его имени, бывшую Тверскую. Никуда не сворачивая, она шла и шла по улице, отрешенная и безразличная ко всему, и сама не заметила, как очутилась на Красной площади.
Площадь, казалось, до самых небес была окутана плотным, непроницаемым туманом. Рубиновые звезды кремлевских башен даже не угадывались в туманной мгле. На часах Спасской башни невозможно было рассмотреть стрелки, время будто остановилось.
Как жить? Прошлое лежало в развалинах, настоящее застыло в туманной стыни, будущее еще никто не принимался строить. Что они там думают, сидящие за кремлевской стеной? Откуда они пришли, кто их призывал править страной, по какому праву они правят, эти несменяемые самозванцы? Сколько еще лесов изведут они на бумагу, чтобы изо дня в день писать на ней свои бесконечные программы, планы, решения, призывы, декларации, соглашения, обращения и договоры, изображая этой жалкой иллюзией свою неутомимую деятельность? Сколько еще веков они, сменяя друг друга, будут давить Россию бесовским прессом все новых и новых экспериментов, в которых предусмотрено все, кроме одного: счастливой жизни человека.
Туман был так густ, что, лишь подойдя к Мавзолею почти вплотную, Женя едва различила слова «Ленин», а ниже — «Сталин». Оказывается, надо разрушить великую державу, уничтожить едва ли не весь народ, погубить вековую культуру, взорвать храмы, загнать человечество в казармы, превратить человека в простой винтик, отмежеваться от себе подобных железным занавесом, держать всю планету под страхом атомной войны, согнать с насиженных мест целые нации, заставить их жить без своего языка, без права мыслить по-своему,— оказывается, содеяв все это, можно заслужить себе величие и славу!
«Как жить?!» — снова и снова задавала себе один и тот же вопрос Женя, но не находила ответа. Кто ей ответит? Никто. Наверное, даже сам Всевышний не ответит.
«Да, все это так, но ведь жизнь продолжается»,— попыталась утешить себя Женя, но тут же ее вновь охватило отчаяние.
Да, жизнь продолжается, но как она сможет жить, если перед ней стоят как живые ее мать, ее отец, ее дедушка и бабушка, ее Берта Борисовна, стоят и молча смотрят на нее широко открытыми, полными грусти и отчаяния глазами от сознания того, что не могут ни помочь ей, ни защитить ее, ни уберечь от злого рока. Молча смотрят потому, что уже давно стали немыми, безгласными и не в силах ни заплакать вместе с ней, ни улыбнуться, радуясь, что она все-таки жива и невредима. Как она сможет жить без них, зная, что они ушли на тот свет не естественной смертью, уготованной в свой срок каждому из землян, но были умерщвлены бесчеловечной системой, вознамерившейся силой загнать своих подданных в рай, проведя их сперва через ад. Отныне какое бы нежданное счастье ни подарила ей судьба, какие бы радости ни приносили ей новые дни, душу ее будет сжигать вечная боль, вечная тоска и вечное страдание, которые покинут ее лишь в час ее кончины. Только тогда, разлученная сейчас с ними, самыми родными и любимыми людьми, она сможет разорвать цепи, сковавшие ее, и снова прийти к ним, чтобы уже никогда не расставаться.
Она стояла, словно окаменев, на холодной и мокрой от тумана брусчатке Красной площади, и не было сил, чтобы уйти отсюда: просто некуда было идти. И она подумала о том, что отныне во всей Вселенной у нее не осталось больше ничего, кроме этой, почти пустынной сейчас, площади и хмурого неба над нею. И хотя и площадь и небо были неласковы и исполнены вечного торжественного равнодушия,— это была ЕЕ площадь и ЕЕ небо, частичка ЕЕ незаменимой Родины.
Отчаявшись дождаться того желанного мига, когда развеется туман и над Красной площадью засияет хотя бы слабый лучик солнца, Женя медленно побрела в сторону улицы Горького. И тут ее неожиданно окликнул знакомый до боли голос, который окликал ее еще в детстве, таком теперь далеком и, казалось, вымышленном.
Женя обернулась. И хотя туман был почти непроницаем, она сразу же увидела того, кто ее окликнул.
Перед ней стоял Славик Марков с неизменной книгой в руке. Сквозь свои очки в черепаховой оправе он, счастливо улыбаясь, смотрел на нее точно так же, как когда-то, наверное, еще в прошлом веке, еще в школе. Так смотрят, когда видят перед собой чудо, без которого невозможно жить.
Женя, испытывая чувство безмерной радости и такого же безмерного страха, шагнула к нему, бросив мимолетный взгляд на обложку книги.
Это была Библия.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ЛИЦА В РОМАНЕ
АВЕРБАХ Леопольд Леонидович (1903 — 1939) — критик, редактор журналов «Молодая гвардия» (1922 — 1924) и «На литературном посту» (1926 — 1932), генеральный секретарь Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП) (1926 — 1932).
АЛЛИЛУЕВА Надежда Сергеевна (1901 — 1932) — вторая жена Сталина (с 1919), дочь известного революционера С. Я. Аллилуева. Работала в секретариате Ленина, затем в редакции журнала «Революция и культура» при газете «Правда», в 1929 — 1932 гг. училась на факультете искусственного волокна в Промышленной академии. Покончила жизнь самоубийством.
АЛЛИЛУЕВА Ольга Евгеньевна (1875 — 1951) — мать Н. С. Аллилуевой.
АЛЛИЛУЕВА (до 1957 — СТАЛИНА) Светлана Иосифовна (р. 1924) — дочь И. В. Сталина и Н. С. Аллилуевой. Окончила исторический и филологический факультеты МГУ, аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС. Кандидат филологических наук В 1967 г. выехала в Индию для сопровождения тела своего мужа Раджи Бриджа Сингха и на родину не возвратилась. Живет в США. Автор воспоминаний «Двадцать писем к другу», «Далекие звуки» и др.