Диктаторы обмана: новое лицо тирании в XXI веке

Гуриев Сергей Маратович

Чтобы оценить степень смещения, вызванного представлениями о социально приемлемых ответах, ученые используют метод, который называется «списочный эксперимент». В социологической анкете среди безобидных вопросов – «вы любите чай больше, чем кофе?» – прячется вопрос на чувствительную тему: «как вы считаете, президент хорошо выполняет свою работу?»; респондента просят лишь сказать, на какое число из вопросов в списке он ответит утвердительно. По ответу конкретного человека нельзя определить, одобряет он работу президента или нет: возможно, те, у кого меньше ответов «да», просто любят кофе! Но если у исследователей есть данные о том, как в среднем распределяются предпочтения респондентов по напиткам, можно сделать заключение и о среднем уровне одобрения президента. Затем, сравнивая полученные результаты с цифрами ответов на прямо заданный

вопрос о поддержке, можно оценить, в какой степени завышен рейтинг лидера.

В 2014–2015 гг. социологи провели восемь списочных экспериментов, чтобы замерить уровень популярности Путина в России. Оценки того, насколько завышен его рейтинг в соцопросах, варьировались от 6 до 43 процентных пунктов, а средний показатель составил 18 процентных пунктов 146 . Безусловно, мы должны относиться к вероятности социально-приемлемого смещения всерьез. Но для нас в контексте этой книги важнее то, что и после корректировки на эту систематическую ошибку «истинная» популярность Путина оставалась очень высокой. С поправкой на социально-приемлемые ответы и после усреднения по результатам всех восьми опросов средний уровень одобрения Путина составил 66 %.

Мы говорили, что в диктатурах обмана жестокие репрессии контрпродуктивны. Они мешают образу диктатора как компетентного демократического лидера. Найдутся ли этому подтверждения в опросах общественного мнения? Конечно, даже если мы правы, доказать это будет нелегко. Из страха жестоких репрессий респонденты будут представлять все в радужном свете, даже если бы они хотели ответить отрицательно. В действительности, судя по результатам GWP, возмущение, которое вызывает у респондентов государственное насилие, перевешивает желание избежать рисков, связанных с правдивым ответом. Мы использовали собственные данные о государственных политических убийствах, чтобы измерить уровень жестокости репрессий. За исключением тех лидеров, чей срок пришелся на этнические гражданские войны (в таких условиях им прощают даже значительное насилие к представителям враждебных этнических групп), у автократов, допустивших большее число политических убийств, рейтинг, как правило, был ниже 147 . Популярность менее жестоких диктаторов лежала в широком диапазоне – в конце концов, есть много способов ее лишиться. Но за исключением одного военного этнического конфликта, в рассмотренном периоде не было диктаторов, при которых совершались бы государственные политические убийства, а они сами оставались бы популярными. Нельзя сказать, что эти рассуждения что-то однозначно доказывают. Однако они не противоречат идее о том, что диктаторам недавнего прошлого приходилось выбирать: власть, держащаяся на страхе, или популярность. Но не то и другое вместе 148 .

Данные говорят о том, что диктаторы обмана обычно популярнее демократических лидеров. Мы предположили, что их высокие рейтинги объясняются манипулированием СМИ. Чтобы проверить эту гипотезу, давайте вновь обратимся к GWP и исследованиям Freedom House, которая ежегодно измеряет степень свободы СМИ в разных странах. Мы сопоставили их оценки масштаба цензуры с рейтингами руководителей государств 149 . GWP содержит данные за много лет, поэтому мы не брали в расчет показатели, остающиеся неизменными для конкретной страны в течение всего периода времени, и сосредоточились на том, как изменения уровня цензуры отражаются на популярности лидера 150 . При этом мы делали поправку на экономические показатели, электоральный цикл, уровень политических репрессий и другие факторы, потенциально влияющие на уровень одобрения.

Как и ожидалось, популярность недемократических лидеров была тем выше, чем более ограниченной была свобода СМИ. Приведем пример: индекс цензуры Freedom House в Эквадоре в 2007–2014 гг., по мере того как Рафаэль Корреа усиливал контроль над прессой, вырос на 23 пункта по 100-балльной шкале. Наша статистическая модель на этом основании спрогнозировала рост политического рейтинга Корреа на 9 пунктов – и именно такой прирост был зафиксирован в опросах Института Гэллопа. Мы не можем утверждать, что рейтинг зависит от цензуры; возможно, все наоборот – чем популярнее лидер, тем строже у него цензура. Но полученные результаты согласуются с нашей теорией.

Мы также считаем, что диктаторам обмана выгоднее цензуру скрывать. Они не смогут выдать себя за компетентных руководителей-демократов, если народ узнает, что их критиков заставляют молчать. Поэтому они контролируют СМИ

тайно, а значит, их популярность должна упасть, если об этом станет известно. Чтобы проверить наше предположение, мы снова обратились к GWP. В одном из вопросов респондентов спрашивают, «много» ли, с их точки зрения, «свободы» у СМИ в их стране. На базе статистики ответов мы рассчитали «субъективный уровень цензуры». При заданном объективном уровне цензуры (по оценке Freedom House) рейтинг лидера оказывается ниже, если больше людей считает, что власти ограничивают работу СМИ. Рост показателя «субъективный уровень цензуры» на каждые 10 процентных пунктов соответствует снижению рейтинга лидера примерно на 3 процентных пункта. В современном мире, чтобы лидер оставался популярным, давление на СМИ не должно бросаться в глаза 151 .

У интернет-цензуры такая же задача – поднять диктатору рейтинг. Мы нашли некоторые данные, которые говорят об эффективности этого подхода. Google, Twitter и другие интернет-компании отчитываются о том, как часто иностранные правительства просят их удалить определенный контент. Например, в 2019-м компания Google получила 30 000 подобных запросов. Частоту их поступления мы решили использовать как показатель цензурной активности государства в интернете. В последние годы в недемократических режимах усиление онлайн-цензуры соответствовало росту рейтингов лидера 152 . Так как данных об ограничениях в интернете мало, мы не готовы однозначно интерпретировать эту взаимосвязь, но и она согласуется с нашей теорией.

Зависимость между цензурой и поддержкой действующих руководителей была выявлена и в других исследованиях. Политологи Джеймс Холлиер, Питер Розендорфф и Джеймс Вриланд показали, что в менее прозрачных автократиях, которые почти не раскрывают свои экономические показатели, массовых протестов меньше 153 . Политологи Пиппа Норрис и Рональд Инглхарт изучали этот вопрос с помощью другой цензурной метрики и другого социологического опроса. Как и мы, они установили, что доверие к правительству выше в странах, ограничивающих работу СМИ, например, в Китае и Вьетнаме, чем в странах, где у прессы больше свободы, например, Франции или Германии 154 .

Другие косвенные подтверждения можно найти в исследовании, которое Сергей провел совместно с экономистами Екатериной Журавской и Никитой Мельниковым 155 . Они изучили проникновение технологии 3G (сотовой связи третьего поколения, благодаря которой широкополосный интернет появился в мобильных телефонах и планшетах) в различных странах и субнациональных регионах в 2007–2018 гг. Интересно, что как только у людей появился легкий доступ в интернет, они начали перепроверять информацию, которую получали из СМИ. Значит, если поддержка руководства страны держалась на цензуре, распространение высокоскоростного интернета должно было привести к ее сокращению. И данные это подтверждают. В районах, где вместо сигнала «нет сети» появилось покрытие 3G, уровень одобрения деятельности правительства снизился на 6 процентных пунктов 156 . Так как география внедрения 3G не определялась политическими факторами, вероятно, именно доступ к неподцензурной информации нейтрализовал эффект, который получал режим, манипулируя СМИ 157 . В государствах с более высоким уровнем цензуры традиционных СМИ, доступ к мобильному широкополосному интернету влиял на рейтинги правительства особенно сильно – но в государствах с цензурой в интернете этого эффекта не было.

Исследования по отдельным странам тоже подтверждают, что контроль над СМИ помогает автократам. Экономисты Рубен Ениколопов, Мария Петрова и Екатерина Журавская изучили феномен телеканала НТВ, который после прихода Путина к власти некоторое время находился в оппозиции 158 . Как мы уже упоминали, в 2001 году владельца канала вынудили продать акции Газпрому, и с тех пор редакционная политика стала пропутинской. Исследование Ениколопова и соавторов фокусировалось на парламентских выборах 1999 года, когда НТВ жестко критиковал Путина и поддерживал его политических соперников. По данным соцопросов, в районах, где транслировался НТВ, связанная с Путиным партия «Единство» набирала примерно на 9 процентных пунктов меньше. Доступ к вещанию канала в тот момент зависел не от цензуры, а от технологии – его сигнал принимался не везде. Но это дает представление об эффекте цензуры, которую позже ввел на канале Кремль.