Дилетант. Дилогия
Шрифт:
– Да на кой...
– Я стою над умирающим и не знаю, как поступить. Вытащить вилы - умрёт быстрее, не вытащить - умрёт, но будет долго мучиться.
А не поехали бы мы смотреть, кто это сено грузит, глядишь, мужик и жив был.
Если бы ты сегодня в Шаблыкино не поехал, то мужик тоже был бы жив. А если бы в Самару тогда не поехал?....
Савва спокойно выдёргивает вилы из спины третьего мужика и кладёт их рядом. Подскакал Филька. Глаза растерянные. Увидел кровь, чуть с мерина не свалился.
– Ты чего прискакал, Аника-воин? Я тебе где сказал быть?
– Я
– Не серчай на него, Александр Фёдорович, малец нам же хотел помочь ... А с этими, что делать?
– Савва решил барский гнев перевести на другой объект.
А ведь получается, я ему жизнью обязан - не метни он вилы в этого топоромахателя, сейчас это могла быть совершенно другая картина маслом.
– Вяжи, да на пустую волокушу... Филимон, смочи тряпицу водой, да дай этому... пусть к глазам приложит. Полегче будет...
– А этого?... ... Доходит...
Крепкий мужик. Долго мучиться будет... Ан, нет... Дёрнулся в агонии пару раз и затих. Стоящий поодаль Сава, перекрестился и что-то зашептал под нос. Молится, наверное... Кровь, получается, опять на нём.
На мне его кровь. Сказал бы сразу: 'Мужики, уезжайте', глядишь и жив бы был человек. Ведь, наверняка, и жена есть, и детишки. Теперь сироты...
А если бы они тебя? А потом Савву, всей гурьбой? А потом Фильку?
Ду, уж... Никто так человека не оправдает, как он сам себя.
– Ты зачем в меня вилами тыкать стал? Я ж тебя предупреждал.
Первый мужик уже пришёл в себя. Глотать ему больно, да и говорить тоже не особенно удобно, но колоть надо сейчас. Гм.. молчит. Не пытать же его, в самом деле?
– Филимон, скачи в Шаблыкино, скажи Павлу Андреевичу, что я извиняюсь, но приехать сегодня не смогу. Ну, и объясни ситуацию. ... Давай, давай, пошевеливайся. ... Савелий, сними ка с этого гуся штаны, да дай мне нож. Сейчас мы из него гусыню делать будем.
Фильку сдуло, только я фразу закончил. Савва и тот не понял, смотрел на меня с широко открытыми глазами, как будто увидел первый раз. А вот мужик всё понял сразу. Забился, задёргался, руки, связанные сзади, аж посинели.
– Нет! Нет! Барин всё скажу! Не надо... А-а-а. Не надо... не надо... всё скажу.. у-у-у. Яков... Яков Фёдорович... Яков Фёдорович сказал, что ежели попадёмся всех сам повесит...
– Кто?
– Барин наш, Скарятин Яков Фёдорович....
– Александр Фёдорович, признайся - а ведь на меня, небось, сначала грешил?
– Павел Андреевич Киреевский сидит напротив и лукаво так ухмыляется. Для него это что? В его размеренной пресной помещичьей жизни - это грандиозное событие.
Когда к нему прискакал Филька, и сказал, что я сегодня в гости, как уговаривались, не приеду, и узнав причину, тут же сам поехал в Алексеевское. Какое происшествие! Да такого уже сколько лет не было, чтобы на барина крестьяне напали...
– Признаюсь, грешил, но не на тебя, а на твоих людей. Ведь самый ближний сосед оттуда это ты. Хочешь, перекрещусь, что лично про тебя худого даже не подумал?...
– Верю, верю, и... ... спасибо,
– Да уж, заварил кашу Скарятин.
– Колотов, отхлебнул из бокала вина, и поуютнее поёрзал в кресле.
– Даже предсказать не могу, что сейчас будет. Мне ведь расследование проводить, да в Орёл отписываться... ... А славное у Вас винцо, Александр Фёдорович. Сладкое, пьётся как морс, а как по голове-то шибает...
– А что грозит Скарятину?
– Так, как дело повернётся. Ежели, скажем, Яков Фёдорович заявит, что это не его люди, что Вы на него поклёп возводите, а Вы, в свою очередь, будете настаивать на своём, то чьи связи сильнее окажутся.
– То есть, как это? Вот же они, в подвале у меня сидят. Они же сознались, что их сам Скарятин посылал сено у меня воровать.
– В сословном суде будет рассматриваться только Ваше слово против его.
– Однако... ... А если он сознается?
– Кто, Скарятин? Да с чего бы ему сознаваться? На мужиках, что они скарятинские, не написано. Он, конечно, не ума палата, но понимает, коль суд признает его виновным, то его и дворянства лишить могут. Потому ни в чём не сознается, поверьте моему опыту.
– Но Вы же будете проводить дознание, и выступать в суде обвинителем.
– Нет, не я. Дознание проводит уездный стряпчий Холмогоров. Он же и в суде в качестве обвинителя выступать будет.
– А что за связи у Скарятина?
– Он в каком-то родстве с обер-шталмейстером Львом Александровичем Нарышкиным.
Обер-шталмейстер, это что-то вроде императорского конюха, кажется... Ну и что? Не велика шишка. Мы вон...
А что 'мы вон'? Мы вон нынче в опале. Да, и если действительно дело до суда доводить, то канитель несусветная. Дознание, уездный суд, потом апелляционный губернский, потом Сенат это всё должен рассмотреть по новой, а уж потом на утверждение к Её Императорскому Величеству... Дело не на год... А ради чего? Наказать одного негодяя?
Так этот негодяй не просто хотел мне отомстить, или там, насолить за Бекера, да и сено там особо ему не нужно было, скорее всего - он же, гадёныш, хотел нас с Киреевским лбами столкнуть.
Всё равно, затевать такую тяжбу? Причём, заметь, без гарантии на успех... Не факт, что дознание будет в твою пользу - ну заблудились мужички, не туда поехали... Даже, если уездный и губернский суды ты выиграешь, тебе надо, чтобы твоё имя вновь всплыло в Петербурге? Как слышу: 'А который это Ржевский? Не тот ли, который всё что попало мелит?'
– Так получается, Андрей Андреевич, что овчинка не стоит выделки? Не стоит и огород городить - всё равно Скарятин сухим из воды выйдет?
– Ну-у... я так не говорил... Но, ежели, к примеру, всё миролюбиво решить...
Я подлил ему вина в бокал, но решил промолчать. Этот гусь и Скарятина обдерёт, как липку, и с меня хочет чего-нибудь поиметь. Ну, давай, предлагай...
Колотов не дождавшись от меня посыла, отхлебнул из бокала и продолжил:
– Скажем, поставить Скарятину условие - либо откупайся, либо дело пойдёт по инстанции?
– Осторожненько так, глядя на меня и проверяя реакцию.