Дилогия об изгоняющем дьявола
Шрифт:
— Лейтенант, примите наши соболезнования! — проникновенно воскликнул Райан. Его лицо выражало сострадание.
Киндерман, упорно глядя в пол, кивнул.
— Спасибо, Райан, да, спасибо,— пробормотал он и торопливо устремился к лифтам, не поднимая головы.
Аткинс догнал его.
— Мне необходимо чуточку прошвырнуться, Аткинс.
— Да, сэр.
Сержант продолжал идти рядом. Как только они подошли к лифтам, створки одного из них тут же распахнулись. Лифт направлялся вниз, следователь и его помощник вошли внутрь и сразу же развернулись лицом
— Похоже, что мы удачно выбрали лифт,— произнес кто-то за их спинами.
Аткинс услышал, как заработал мотор, и, обернувшись, разглядел ухмылку на губах комментатора, а также стрекочущую камеру в руках оператора.
— Скажите, а священнику отрезали голову,— начал было комментатор,— или...
Не задумываясь, Аткинс со всего маху врезал комментатору в челюсть. От неожиданности и силы удара тот стукнулся головой о стенку лифта. Из разбитой губы брызнула кровь, комментатор осел на пол и потерял сознание. Аткинс перевел взгляд на оператора, и тот сразу же опустил камеру. Сержант посмотрел на Киндермана, Казалось, следователь даже и не заметил происшедшего. Он молчал, уставившись в пол и засунув руки в карманы. Аткинс нажал кнопку, и лифт остановился на втором этаже. Взяв следователя под руку, сержант бережно вывел его из лифта.
— Аткинс, что это ты затеял? — рассеянно пробормотал Киндерман, Сейчас он выглядел жалким и беспомощным стариком.— Я хочу прошвырнуться.
— А мы как раз и идем гулять, лейтенант. Вот сюда, прошу вас.
Аткинс проводил лейтенанта в другое крыло больницы и, вызвав лифт, спустился с Киндерманом на первый этаж. Ему не хотелось натолкнуться в вестибюле на журналистов. Миновав еще несколько длинных коридоров, они оказались в конце концов на улице, но только с другого выхода, рядом с территорией университета. Небольшой портик оберегал их от дождя, который заметно усилился к этому времени. Молча наблюдали они за ливневыми струями. Вдалеке группа студентов в разноцветных куртках и плащах припустилась бегом, торопясь на завтрак. Две подружки-студентки, заливаясь смехом и прикрывая газетами головы, выпорхнули из общежития.
— Этот человек был настоящей поэмой,— нежно произнес Киндерман.
Аткинс ничего не ответил. Он продолжал следить за дождевыми потоками.
— Аткинс, я хочу немного побыть один. Спасибо тебе.
Аткинс обернулся и внимательно посмотрел на следователя. Тот невидящим взглядом уставился прямо перед собой.
— Хорошо, сэр,— коротко бросил сержант.
Он повернулся и отправился назад, в отделение невропатологии, где с ходу принялся опрашивать свидетелей трагедии. Всех врачей, медсестер и санитаров психиатрического отделения, дежуривших в эту ночь, попросили задержаться. Некоторые из них уже крутились поблизости. Пока Аткинс задавал, вопросы дежурной медсестре, рядом с ними неожиданно появился какой-то врач.
— Вы простите меня... Извините...— перебил он Аткинса.
Взглянув на него, сержант заметил, что человек находился в сильнейшей растерянности.
— Меня зовут Амфортас, доктор Амфортас. Я лечил отца Дайера. Скажите, неужели это правда?
Аткинс с грустью кивнул.
Несколько секунд Амфортас молча стоял, бледнея прямо на глазах. Взгляд его становился все более пустым и отрешенным. Врач словно ушел в себя и, обронив на прощание: «Благодарю вас», неуверенной походкой двинулся к выходу.
Аткинс посмотрел ему вслед и снова повернулся к медсестре:
— Когда он приходит на работу?
— Он не приходит сюда больше,— ответила та, пытаясь сдержать подступающие слезы.— Амфортас теперь не работает с больными.
Аткинс что-то пометил в своем блокноте. Он уже собрался было задать медсестре очередной вопрос, но вдруг неожиданно обернулся и увидел, что к ним приближается Киндерман. Шляпа и пальто следователя промокли насквозь.
«Наверное, бродил под дождем»,— подумал Аткинс.
Киндерман остановился перед сержантом. Но это был уже совсем другой Киндерман. Чистый и ясный взгляд его выражал решимость.
— Ну ладно, Аткинс, хватит тебе лодырничать и завлекать в свои сети хорошеньких сестричек. Здесь серьезное дело, а не шуры-муры.
— Сестра Китинг была последней, кто видел его живым,— сообщил Аткинс.
— Когда это произошло? — обратился следователь к медсестре.
— Примерно в половине пятого,— ответила та.
— Сестра Китинг, можно мне поговорить с вами наедине? — спросил Киндерман.— Простите, но это необходимо.
Она кивнула и вытерла нос платком.
Киндерман указал на кабинет с застекленными дверями, расположенный неподалеку от дежурного поста:
— Может, там?
Девушка снова кивнула. Киндерман последовал за ней в кабинет. Здесь стоял небольшой столик, два стула, все стены были сплошь увешаны книжными полками, на которых теснились всевозможные папки и документы. Следователь жестом предложил девушке сесть и закрыл дверь. Сквозь стекло он заметил, что Аткинс не сводит с них взгляда.
— Итак, вы видели отца Дайера приблизительно в половине пятого,— сказал он.
— Да.
— И где вы его видели?
— В палате.
— А что вы там делали?
— Ну, я вернулась, чтобы сообщить ему, что не нашла вина.
— Я не ошибся, вы сказали «вина»?
— Да. Незадолго до этого он вызвал меня и попросил немного хлеба и вина.
— Это что, было нужно ему для мессы?
— Да, именно так,— подхватила медсестра. Слегка покраснев, она неуверенно пожала плечами.— Видите ли, кое-кто из наших врачей... В общем, иногда у них бывает спиртное.
— Понимаю.
— Я заглянула туда, где они обычно его прячут,— объяснила девушка.— А потом вернулась и сказала, что, к сожалению, мне ничего не удалось найти. Но хлеб я ему передала.
— И что же он вам сказал?
— Не помню.
— А когда вы дежурите, мисс Китинг?
— С десяти вечера до шести утра.
— Каждую ночь?
— Нет, только когда работаю.
— А по каким дням вы работаете?
— Начиная со вторника и до субботы,— ответила она.
— А до этого отец Дайер когда-нибудь служил мессу?