Дилогия об изгоняющем дьявола

Блэтти Уильям Питер

Киндерман прислушался к надгробной речи.

— И пусть ангелы введут тебя в Царство Небесное,— произнес отец Райли.— Пусть хор ангелов приветствует тебя у врат рая. Вместе с Лазарем, который когда-то влачил свои дни в нищете, ты пребудешь в вечном покое.

С тяжелым сердцем Киндерман наблюдал, как отец Райли окропляет гроб святой водой. Церковная месса закончилась, и теперь все они находились в тенистой университетской долине. День только-только зарождался. На иезуитском кладбище вырыли свежую могилу. Сюда пришли священники из церкви Святой Троицы, а также несколько университетских иезуитов —

остальные занимались сейчас в основном мирскими делами. Из семьи погибшего никто не присутствовал — не успели сообщить. Похороны иезуитов скоротечны.

Киндерман разглядывал людей, облаченных в черные сутаны. Священники, съежившись на пронизывающем ветру, дрожали от холода. Может быть, они размышляли о собственной смерти?

— Ослепительную молнию ниспошлет нам небо, озарит она обитель теней и смерти...

Киндерман вдруг вспомнил свой сон про Макса

— Я есмь воскрешение, и я есмь жизнь,—молился Райли.

Киндерман обвел взглядом многочисленные красноватые здания, гигантским кольцом обступившие кладбище, и ему показалось, что люди на их фоне словно уменьшились в размерах, утратив свою значительность. Однако мир продолжал жить как ни в чем не бывало, а вместе с ним влачили свое существование и эти жалкие, никчемные людишки.

Как же так случилось, что Дайера не стало?

«Любой человек, когда-либо ступавший по земле, стремился к совершенству или к счастью,— с горечью размышлял следователь.— Но каким образом можно быть счастливым, если знаешь, что когда-нибудь умрешь? Любая радость омрачается при мысли, что рано или поздно эта радость пройдет. Так что же, природа внушила нам желание, которое никогда не сможет исполниться? Нет, это невероятно. Опять теряется весь смысл. Любое другое желание, продиктованное природой, предполагает конкретный предмет, а вовсе не туманный призрак. Почему же тогда желание быть счастливым являет собой исключение? — терзался Киндерман.— Природа вызывает в нас чувство голода, когда это необходимо. И мы продолжаем жить. Мы прорываемся дальше и дальше. Так смерть утверждает жизнь».

Наступила тишина. Один за другим священники начали расходиться. На кладбище остался только отец Райли. Словно окаменев, он не сводил скорбного взгляда с могилы. Глаза его наполнились слезами. И вдруг, еле слышно, Райли начал декламировать:

Не возгордись, о Смерть,

Хоть и зовут тебя

Отчаянья и слез

сестрою.

Все те, кого, ты мнишь,

Настигла власть твоя,

По-прежнему живут

За гробовой доскою.

Так буду жить и я

В блаженстве вековом

Средь лучших из людей,

Ушедших за тобою,

Где отдыха и сна

Видений сладкий рой

Ты превзошла

Покоя красотою.

Но ты — раба судьбы,

Пусть даже твой удел

В болезнях и войне

Нести нам злую кару.

От мака или чар

Мы крепче спим вдвойне,

Чем от твоих

Безжалостных ударов.

Не возгордись, о Смерть,

Хоть королей и слуг

Равняешь ты

Движением незримым.

Напрасен твой порыв

Сковать бессмертный дух

Забвением

И сном неодолимым.

Сей краткий сон пройдет,

И, вечность обретя,

Победу жизнь

Одержит над тобою.

И ты сама умрешь,

Как времени дитя,

Как все, что тленно

В мире под луною^[42].

Замолчав, священник смахнул рукавом слезы. Киндерман подошел к нему поближе.

— Мне так жаль,— тихо пробормотал он.

Священник кивнул, не отрывая взгляда от могилы. Потом наконец поднял глаза на Киндермана. Боль и мука отразились в них.

— Найдите его,— мрачно произнес священник.— Найдите это чудовище и отрежьте ему яйца.

Повернувшись, Райли зашагал прочь.

Киндерман долго смотрел ему вслед.

Люди жаждали справедливости.

Когда иезуит скрылся из виду, следователь подошел к надгробному камню неподалеку от могилы Дайера и прочитал:

«ДЭМЬЕН КАРРАС

ОБЩЕСТВО ИИСУСА

1928-1971».

Киндерман изумленно уставился на камень. Эта надпись будто пыталась о чем-то рассказать следователю. Но что так встревожило его? Может быть, год? Киндерман никак не мог сосредоточиться. Впрочем, теперь все вокруг теряло смысл. Логические рассуждения вмиг растаяли как дым, когда пришли результаты дактилоскопического исследования. В этом закоулке гигантской Вселенной царил сейчас полный хаос. Что же теперь делать? Киндерман не знал. Он беспомощно взглянул на здание администрации университета.

По дороге Киндерман решил проведать Райли.

Войдя в приемную, он снял шляпу. Секретарша Райли склонила набок головку и вежливо осведомилась:

— Могу вам чем-нибудь помочь?

— Скажите, отец Райли у себя? Можно мне с ним увидеться?

— Сомневаюсь, что он сейчас кого-нибудь примет,— вздохнула девушка.— Сам он, во всяком случае, никому не назначал встреч. Впрочем... Как ваша фамилия?

Киндерман представился.

— Да-да, конечно.— Секретарша сняла трубку. Выслушав Райли, она кивнула Киндерману: — Он вас примет. Пожалуйста, проходите.— И указала на дверь.

— Спасибо, мисс.

Киндерман вошел в просторный кабинет. Здесь стояла старинная деревянная мебель в отличном состоянии, а на стенах висели литографии и портреты известных иезуитов Джорджтауна. С портрета, написанного маслом и обрамленного массивным дубовым багетом, добрыми глазами взирал основатель общества иезуитов святой Игнатий из Лойолы.

— Что вас так обеспокоило, лейтенант? Хотите выпить?

— Нет, спасибо, святой отец.

— Пожалуйста, присаживайтесь.— Райли жестом указал гостю на большой старинный стул, стоявший у стола.

— Благодарю, святой отец.

Киндерман устроился поудобнее. От этой комнаты веяло спокойствием и безопасностью. И так здесь было всегда. А покой Киндерману был просто необходим.

Райли опрокинул рюмку виски и поставил ее на стол, поверхность которого была обтянута блестящей кожей.

— Бог велик и умеет хранить свои тайны. Что же произошло, лейтенант?

— Два священника и распятый мальчик,— откликнулся Киндерман.— Мне кажется, здесь прослеживается религиозная связь. Но какая именно? Я сам не знаю, что ищу, святой отец, и двигаюсь на ощупь. Что общего между Бермингэмом и Дайером, кроме священнического сана? Какая здесь кроется связь? Может быть, вы мне поможете?