Дин Рид: трагедия красного ковбоя
Шрифт:
– Кто это вам сказал? – поинтересовался Гевара.
– Кстати, ваш знакомый – Рикардо Мартин. Он учился с вами в Национальном университете и даже входил в какую-то подпольную группу.
Гевара на несколько секунд ушел в себя, однако вспомнить упомянутого человека так и не сумел.
– Это имя мне ни о чем не говорит, – пожал плечами Гевара. – Хотя я не исключаю того, что этот человек находился где-то поблизости со мной и помнит меня молодым. А где вы с ним познакомились?
– В тюрьме. Он сейчас работает начальником «Вила Давото».
Гевара в ответ присвистнул от удивления:
– Ну что же, если грешным делом угожу в эту тюрьму, буду требовать себе поблажек. А по поводу его заявления скажу так: я верю Фиделю и даже мысли не допускаю,
Сказав это, Гевара замолчал, пытаясь совладать с одышкой. Пауза длилась около минуты, после чего гость заговорил снова:
– По вашему смущенному взгляду, компаньеро, я догадался о ваших мыслях. Вам наверняка интересно, почему это я, так восторженно говоря о Кубе, уехал оттуда и не хочу возвращаться. Я ведь угадал?
Дин не стал ничего отвечать, только кивнул в знак согласия.
– Этот вопрос мне мало кто задает, но я чувствую, что все об этом думают. А отвечать каждому я не хочу, да и не имею права. И вам, компаньеро, я отвечу коротко: я не хочу подставлять Фиделя в его отношениях с Москвой. Я хорошо отношусь к советским людям, но люди в Кремле мне несимпатичны. Они превратились в этаких всезнающих снобов, которые думают, что только им одним известна истина. Они твердят о победе коммунизма, а сами закупают зерно у американцев, своих злейших врагов. И страны с нарождающейся демократией для них такое же пушечное мясо, как и для американцев. Карибский кризис это хорошо высветил: там Куба стала для Советов всего лишь разменной монетой в их противостоянии с Америкой. Свои отношения со многими слаборазвитыми странами Кремль не увязывает с революционными целями и думает только о своей выгоде. А Советский Союз и его союзники обязаны идти на убытки и не рассчитывать на возврат своих вложений. Они не понимают, что освобождение от империализма должно чего-то стоить социалистическому лагерю. В противном случае они в определенном смысле становятся соучастниками империалистической эксплуатации.
Так за разговорами мужчины не заметили, как наступило утро. А едва взошло солнце, как в дверь тихонько постучали. Это был Хавьер. Патрисия еще спала, но Гевара попросил Дина не будить ее и на словах передать его искреннюю благодарность за гостеприимство.
– А вам, компаньеро, я желаю никогда не сгибаться под напором обстоятельств, – сказал Гевара, пожимая на прощание руку Дину. – Имейте в виду, дальше будет еще труднее. Если выдержите – значит, это наше рукопожатие не последнее.
Гевара и Хавьер уже давно скрылись в предрассветной дымке, а Дин все еще стоял у раскрытой двери и размышлял о событиях минувшей ночи. Несмотря на то что его рука все еще хранила силу рукопожатия Че Гевары, разум никак не мог свыкнуться с мыслью, что этот легендарный человек был в его доме, сидел с ним за одним столом и разговаривал как с равным. И даже напутствовал его на будущее. Каким будет это будущее, Дин, естественно, не знал. Как не знал его и Че Гевара, которого впереди ждала партизанская борьба в Боливии и гибель от пуль местных коммандос.
Тем временем к лету 1966 года обстановка в Аргентине становилась все более тревожной. В воздухе вновь запахло военным переворотом, причем теперь ситуация выглядела гораздо серьезнее, чем это было в конце прошлого года. Тогда военным так и не удалось перетянуть на свою сторону большинство перонистских лидеров, поскольку те продолжали доверять правительству. Однако теперь от этого доверия уже не осталось и следа. Перонисты, обиженные тем, что их так и не допустили до командных высот в руководстве страной и продолжают игнорировать их призывы вернуть в страну Перона, готовы были пойти на соглашение с кем угодно, хоть с чертом, хоть с дьяволом. И было бы большой глупостью со стороны военных не воспользоваться этой ситуацией.
За всеми этими перипетиями политической жизни страны Дин следил с неослабным вниманием, черпая информацию из самых различных источников: от гостей своего телевизионного шоу, от друзей, наконец, из газет. Однако главные события он узнавал от Варелы, с которым встречался в свободное время в его офисе в Аргентинском совете мира. В один из таких приходов Варела обескуражил Дина неожиданным сообщением о том, что генерал Онганиа как частное лицо посетил Бразилию.
– Догадываешься, зачем он туда ездил? – спросил Варела Дина, когда тот сел на свое привычное место – в кресло, напротив его стола.
– Наверное, за опытом, – предположил Дин, который хорошо знал историю недавнего военного переворота в Бразилии.
В сентябре 1961 года к власти в этой стране пришел президент Жоао Гуларт. Он выступил в защиту национальной экономики, за ограничение позиций иностранных компаний и за восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом. Все эти шаги здорово напугали правые силы и, главное, вашингтонских стратегов из Белого дома. Началась широкая пропагандистская кампания против Гуларта, которого стали обвинять ни много ни мало в коммунистическом заговоре и установлении синдикалистского социалистического режима. А Гуларт, вместо того чтобы спокойно оценить ситуацию и приступить к осуществлению своих реформ постепенно, запаниковал и наделал массу ошибок. Например, не смог договориться с коммунистами, и те стали форсировать развитие событий: объявили стачечную борьбу, стали перетягивать на свою сторону военных. Растерянность президента народу не понравилась, и когда в конце марта 1964 года в стране грянул военный мятеж, подавляющая часть населения встретила его с восторгом, увидев в нем единственную возможность предотвратить надвигающийся хаос в стране. Гуларт бежал в Уругвай, а к власти в Бразилии пришел маршал У. Кастело Бранко. Именно к нему и летал Онганиа, явно надеясь набраться опыта в предстоящей ему в ближайшее время борьбе за власть.
– Я надеюсь, вы не станете повторять ошибки своих бразильских товарищей и рыть яму президенту Ильиа, – сказал Дин, глядя на то, как Варела заботливо поливает цветок на своем подоконнике.
– Если бы дело было только в нас, – усмехнулся в ответ Варела. – Перонисты назначили 7 июня всеобщую забастовку, и я боюсь, что это может окончательно взорвать обстановку.
– Значит, все уже предрешено? – спросил Дин.
– Думаю, что да. Ильиа может спасти только чудо.
Сказав это, Варела отставил в сторону лейку и вернулся в свое кресло. После чего сказал:
– В середине июня я вылетаю в Женеву на сессию Всемирного совета мира и предлагаю тебе лететь со мной. Там будет принято важное решение – изберут нового генерального секретаря ВСМ.
– И кто же это? – поинтересовался Дин.
– Ромеш Чандра. Помнишь, он подходил к нам в Хельсинки, когда мы разговаривали с Сикейросом?
Дин на несколько секунд ушел в себя, вспоминая события прошлогодней давности. И тут же перед его глазами всплыл образ чернявого индуса в строгом темном костюме со значком ВСМ на лацкане. Он подошел к ним в холле Дворца культуры, чтобы поблагодарить Сикейроса за его творчество и пригласить на какую-то выставку, проводимую в рамках сессии ВСМ.
– Кажется, он индиец? – вновь заговорил Дин после некоторой паузы.
– Да, родом из Лахора, – кивнул Варела. – Окончил Кембриджский университет, в 39-м вступил в ряды компартии. Долгое время работал в ведущих коммунистических газетах страны, а в начале 50-х вошел в Центральный комитет индийской компартии. В 52-м его избрали генеральным секретарем Всеиндийского совета мира. Два года назад ВСМ наградил его золотой медалью имени Жолио-Кюри. Я думаю, что избрание Чандры главой Совета мира разумный шаг: на повестке дня реально встает вопрос о включении в сферу нашей деятельности стран третьего мира. Тем более что Москва после разрыва с Китаем именно Индию рассматривает как своего главного партнера в Южной Азии.