Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
Федорка глядела, крестилась, радовалась:
— Сподобил господь…
Но на обратном пути ее одолели сомнения:
— А ты, Динка, тоже видела божью матерь?
— Конечно, видела. Это же икона! Ее сами монахи подложили! Вот хитрюги какие! — хохотала Динка.
— Смотри, накажет тебя бог! — пугалась Федорка. — Не насмехайся лучше!
— Да я ни во что это не верю! А вот хочешь, пойдем раным-рано на эту криничну, я прыгну туда и вытащу тебе эту икону? Хочешь?
— Нет, нет! —
— Ну, как хочешь! Только подумай сама, почему же нам одинаковая честь что тебе, то и мне? Ты верующая, тебе бы божья матерь и показалась, а мне зачем?
— Не знаю… — вздохнула Федорка. — Как я могу знать что божья матерь об нас думает?
Динка снова захохотала. Федорка обиделась. Утром Динка прибежала к ней мириться.
— Не будем спорить, — сказала она. — Когда-нибудь ты сама узнаешь, что все это неправда.
Федорка узнала через несколько дней. Она прибежала к Динке с неожиданной новостью.
— Чуешь, Динка? — живо сказала она. — На святую криницу зашли какие-то хлопцы с Киева… Кто говорит, студенты… Зашли, заглянули в криницу да и говорят: вот как здесь народ морочат! Один разделся, нырнул в криницу и вытащил икону богоматери… Монах давай шуметь на него, старухи плакать начали, а эти хлопцы только смеются: «Кому вы верите? Попам да монахам?» И теперь все… Не стали люди туда ходить, и я не пойду больше, — закончила Федорка.
— Вот здорово получилось! — рассказывая об этом дома, заключила Динка.
Глава двадцать девятая
ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ
Федорка была живая и любознательная девочка, а Динке нужна была слушательница. Усевшись на траву под тремя березками, Федорка могла без конца слушать Динкины истории. В этих историях вымысел был так искусно перемешан с правдой, что Федорка, слушая их, то смеялась, то плакала, то просто, удивляясь, говорила:
— И откуда ты так много знаешь? Как будто уже сто лег живешь на свете!
— А из книг? Я многое знаю из книг, — скромно сознавалась Динка.
— Вот если бы и мне выучиться читать! — сказала один раз Федорка.
Динка попросила маму привезти Федорке букварь и каждый день терпеливо показывала ей буквы. Память у Федорки была редкая, буквы она запоминала сразу.
— Когда я приеду на следующее лето, ты будешь уже читать! — радовалась Динка.
Незаметно шло время. Однажды Федорка пришла на хутор в красном монисто из калины; на голове у нее был венок из желтых осенних листьев.
Динка подняла глаза на три березки и увидела, что листья их тоже пожелтели.
— Федорка! — растерянно сказала она. — Ведь это осень! Уже наступила осень!
Федорка кивнула головой, и веселое круглое личико ее затуманилось.
— Наверно, скоро вам уезжать? — забеспокоилась она.
— Да-да, скоро… — машинально ответила Динка. Словно очнувшись от долгого сна, она вдруг увидела выросшие на полях стога, скошенное жито. Вспомнила песни жнецов. Все это было уже давно-давно…
— Осень, осень! Значит, уже скоро у Лени экзамены! Динку вдруг охватило страшное беспокойство, и утром, рано вскочив, она стала собираться в город.
— Мама, я поеду с тобой! Я очень соскучилась по Лёне…
— У Лени через три дня экзамены, ты можешь ему помешать! — строго сказала Марина.
— Ни в коем случае не бери ее с собой, мама; она сорвет Лёне все занятия, да еще в последние дни! — решительно запротестовала Алина.
— Конечно. Не надо тебе ехать, Диночка… Лёне сейчас очень трудно, вздохнула Мышка.
Но Динка как будто очнулась от долгого сна:
— Не говорите мне ничего, я все равно поеду! Я хочу быть с Леней…
Мать уехала. Сестры пробовали еще уговорить Динку, но она, молча сжав губы, собрала свой баульчик, сбегала попрощаться в экономию к Федорке:
— Вот тебе, Федорка, тетрадки, цветные карандаши… Я, может, еще приеду…
Федорка замигала длинными ресницами, вытерла концом платка круглые, как горошинки, слезы:
— Привыкла я до тебя…
Динка вытащила из кос новые ленты, сунула их Федорке и убежала. С Дмитро попрощалась весело, на ходу.
Видя, что все уговоры бесполезны, сестры тоже начали собираться.
Вечером, вернувшись со службы, Марина спокойно приняла эту новость.
— Ну что ж, ехать так ехать.
Потом она позвала Алину; они ходили по дорожкам, обнявшись, как две сестры, и о чем-то тихо, взволнованно говорили. Не говоря ни слова младшим детям, они допоздна мыли и прибирали хату, заставили Ефима наколоть дров и сложить их у печи.
— Я буду каждый день приезжать сюда, — говорила Марина.
Утром на пригорке Динка нежно гладила и целовала Приму. Они расставались на долгую-долгую зиму… Ефим брал лошадь к себе.
Лето кончилось… Динка шла через лес молча, с опущенной головой.
«Если б только Леня выдержал экзамены, — думала она, — если б только выдержал! Тогда и осень и зима — все было бы хорошо!»
Через час Динка уже нетерпеливо звонила у двери городской квартиры.
— Тише! Не бренчи так! — стоя сзади нее с сумками и баулами, предупреждали сестры. — Они же занимаются! Но по лестнице раздались быстрые шаги.
— Макака, ты? — обрадовался Леня. Динка без слов повисла у него на шее.