Динка (с иллюстрациями Воробьева)

Ночью раздался негромкий стук в калитку. В маленькой даче было тихо и темно. Стук повторился громче, настойчивей.

Марина подняла голову с подушки, прислушалась, потом вскочила и, протянув в темноте руки, добралась до постели сестры:

– Катя! Проснись! Кто-то стучит…

– Кто стучит?

Младшая сестра мгновенно открыла глаза и потянулась за спичками.

– Подожди! Не зажигай! Слушай… Мимо террасы прошлепали чьи-то осторожные шаги, заскрипели ступеньки.

– Это я… Лина, - послышался тихий шепот за дверью. Катя сняла крючок. В комнату протиснулась кухарка Лина. Заспанное лицо ее было встревоженно.

– Стучит ктой-то… Открывать али нет?

– Калитка на замке. Вот ключ. Постарайся задержать. Если обыск, скажи, что пойдешь за ключом, - быстро зашептали Катя, накидывая халат.

Лина понятливо кивнула головой.

– Подождите… Надо позвать Никича, - торопливо сказала Марина, - я сейчас пойду…

– Никича нет, он в городе, - остановила ее Катя.

– Вчерась еще укатил, - прошептала Лина.

– Ах, да!
– вспомнила Марина.

Все трое смолкли. В тишине было слышно, как кто-то пробует открыть калитку.

– Подождите волноваться. Может, это просто воры?
– глядя в темноту широко раскрытыми глазами, сказала Катя. Лина поспешно приперла табуреткой дверь.

– Коли воры, так запастись бы чем, попужать их… У калитки снова раздался нетерпеливый громкий стук.

– Воры не стучат… Лина, иди задержи, - шепнула Марина.

Лина - широко, перекрестилась и вышла. Катя присела на корточки около печки и встряхнула коробок спичек…

– Марина, где Сашино письмо? Давай скорей!.. Ах, какая ты неосторожная!

– У меня только одно… единственное… И в нем ничего такого нет, доставая из-под подушки письмо и пряча его на груди, взволнованно сказала Марина.
– Тут нет никаких адресов… Подождем Лину!

– Глупости… Все равно это надо сделать… В прошлый раз тебя спрашивали, переписываешься ли ты с мужем! Зачем же так рисковать… Давай скорей…

Марина молча протянула ей конверт… В печке вспыхнул огонек и осветил склоненные головы сестер, смешивая темные пряди Катиных кудрей и светлые косы Марины.

– Это письмо мне и детям… - с глубокой грустью прошептала старшая сестра.

Катя схватила ее за руку:

– Тише… Идет кто-то… Ступеньки снова заскрипели.

– Не пужайтесь. Это дворник с городской хватеры. Самоё кличет, - сообщила Лина.

– Меня? А что ему нужно? Это Герасим? Так зови его сюда!

– Звала. Не идет. Чтоб и знатья, говорит, не было, что я приезжал.

– Странно… Что могло случиться? Ну, я иду. Катя. Не разбудите детей,

Марина накинула платок и вышла. Катя сунула ей в руку ключ. Большая черная тень неподвижно стояла под забором.

– Герасим!
– тихонько окликнула Марина.
– Вы один?

– Один, один. Не извольте сомневаться, - также тихо ответил дворник.
– Мне только слово сказать.

– Так пойдемте в кухню. Там никого нет.

Марина открыла калитку. Герасим оглянулся и боком пролез на дорожку.

– Не опоздать бы мне на пароход. Один только ночной идет… Да дело-то в двух словах… может, нестоящее, а упредить надо.

– Пойдемте, пойдемте.

Стараясь не скрипеть гравием на дорожке, Марина пошла вперед, Герасим покорно следовал за ней.

В летней кухне царил мягкий полумрак. Перед иконой богородицы теплилась лампадка, у стены белела неубранная постель. Под окном стоял чисто выскобленный стол, на плите поблескивали сложенные горкой кастрюли.

Марина подвинула Герасиму табуретку:

– Садитесь…

– Так вот, может, нестоящее дело… - повторил Герасим застеснявшись. Может, я зря вас потревожил, конечно…

– Ничего, ничего… Рассказывайте, - попросила Марина, присаживаясь на Линину постель.

Герасим осторожно подвинул к ней табуретку; в сумраке забелел ворот его рубашки, блеснули глаза.

– Вчерась человек какой-то к хозяину приходил… Спрашивал, куда госпожа Арсеньева с детьми выехала. А хозяин меня позвал. «Ты, говорит, помогал им, вещи носил: куда они выехали?» А я гляжу - человек незнакомый, ну и не стал признаваться. «Не знаю, говорю, куда выехали, я только до извозчика провожал. А вы, говорю, кто им будете?» - «А я, грит, ихний знакомый». И сует мне гривенник. «Нет, говорю, не знаю». А сам гляжу: человек чужой, - шепотом рассказывает Герасим.

– А какой он на вид? И что еще спрашивал?

– Одет ничего, чисто. Под барина вроде. Так, молодой, неказистенький человечишка. Спрашивал еще: бывает ли кто на городской квартире? Живет ли здесь кто? «Нет, говорю, никто не бывает и никто не живет. Заперли да уехали…» А хозяин и говорит: «Госпожа, говорит, Арсеньева в газете служит, можете, говорит, туда зайти, я адрес дам». А он стоит, мнется и адреса не спрашивает. Ну, постоял и пошел. А хозяин миг и говорит: «Беда с неблагонадежными квартирантами - и выгонять их жалко, и неприятности от полиции наживешь».

Марина провела рукой по волосам:

– Значит, так и ушел он?

– Ушел… А я думаю себе: неспроста это, надо бы упредить на всякий случай… Тут недалеко, съезжу. Да в темноте-то проблуждал маленько. Перевозил я вещи днем, а тут ночью пришлось искать… Ну, я пойду.

– Куда вы?! Опять заблудитесь. Переночуйте у нас, а, рассветет - и поедете!
– уговаривала Марина.

– Нет, уж я пойду. В крайности пересижу около пристани. Теперь такие дела творятся, что не приведи бог! В девятьсот седьмом году, почитай, полны тюрьмы насовали и теперь все еще опасаются чего-то… - Голова Герасима с сильным запахом лампадного масла приблизилась к Марине.
– Сказывали, весной побег из тюрьмы готовился… Политические, что ли, своих выручать хотели, только один среди них иудой затесался. Вот он в самый момент возьми да и выдай всю компанию… Ну, и хватают сейчас охапками кто прав, кто виноват…