Динка. Динка прощается с детством (сборник)
Шрифт:
– Так вот, если она добрая и такая хорошая, то ей уж совсем не к лицу дразнить сестру, когда она видит, что та и так готова провалиться сквозь землю.
– «Провалиться сквозь землю»! – с возмущением кричит Катя. – Никуда она не провалится, у нее хватит еще дури для трех таких старушек!
– Надо чувствовать состояние другого человека, а если у Мышки этой чуткости нет!.. – повышает голос мать.
– Не спорьте, не спорьте! – просит Алина. – Мышка плачет, мама!
– Она и должна плакать, потому что ей стыдно, – упрямо отвечает мать.
Катя в сердцах встает из-за стола:
– Ну, Марина, этого я тебе никогда не прощу! Ты мать и такое выделываешь!
– Так, может, я «такое выделываю», как ты выражаешься, именно потому, что я мать? – с невеселой усмешкой отвечает ей сестра.
Катя уходит. Динка исподлобья оглядывает опустевший стол. Алина сидит потупившись, мама нервно стряхивает со стола крошки, Мышки нет. Мышка где-то тихонько плачет, она совсем не может выносить, когда мама на нее сердится.
Динка чувствует себя виновницей всего, что произошло.
«Чтоб он пропал, мой несчастный язык, – думает она, – чтоб он распух так, чтобы не повернулся больше во рту! Вот намажу его медом и выставлю пчелам – небось тогда уж не забормочет что попало!.. Лучше уж правда было рассказать про трех старушек. Пусть бы они сами между собой столкнулись. Одна немая, другая глухая, а третья слепая».
Алина неодобрительно смотрит на младшую сестру.
– Всегда ты подымаешь целую бучу… – тихо говорит она Динке.
– Довольно, Алина! – останавливает ее мать и встает из-за стола.
Она идет к Мышке и приводит ее, уже успокоенную. Катя тоже возвращается на свое место. За столом начинается обычный разговор. Приходит Лина и спрашивает, понравился ли ее новый суп с «крикадельками». А мать говорит, что она даже не заметила, что суп был с фрикадельками.
– Ну, милушка, тебе и вола положи на тарелку, так ты не заметишь, – подозрительно оглядывая лица детей, отвечает Лина.
И понемногу все начинают улыбаться, на заплаканном лице Мышки тоже появляется прежняя улыбка, Катя перестает дуться, Алина шутит с мамой, а Динка сидит подавленная, низко опустив голову, словно ей на шею привязали большой камень и этот камень тянет ее книзу.
– Динка, – тихонько шепчет ей Мышка, – я тебе отдам свои ягоды из компота, хочешь?
Динка мотает головой, и нижняя губа ее набухает от подступающих к глазам слез. Мать незаметно взглядывает в сторону девочек, напряженно прислушиваясь к их разговору.
– Не сердись, – еще тише шепчет Мышка и, найдя под столом руку сестры, тихонько гладит ее.
«Не трогай. Мне это еще хуже», – хочет сказать ей Динка, но голос не слушается ее, и, вскочив из-за стола, она быстро убегает в комнату.
– А это еще что такое? – удивленно и холодно пожимает плечами Катя.
– А вот такое… чего ты не понимаешь, – тихо отвечает ей сестра.
– А ты понимаешь? – насмешливо спрашивает ее Катя.
– Я понимаю, – говорит та и ласково кивает Мышке: – Ешь сама свои ягоды, Мышка. – Хорошее должно быть лучшим, – говорит она Кате, когда они остаются наедине. – А у Мышки все-таки не хватает чуткости.
Глава 31
У каждого человека свои дела
Дни идут, а Костя не приезжает. Алина каждый вечер выходит к калитке и ждет. Динка знает, чего она ждет, и на всякий случай вертится тут же. Но вечером ей хочется побыть с мамой, и она скоро убегает. Алина тоже постоит, постоит и уходит. Она никого не спрашивает, когда приедет Костя, но вечером, ложась спать, долго и беспокойно ворочается в своей постели. То ей кажется, что Костя раздумал давать ей «тайное и важное поручение», что он считает ее еще маленькой девочкой, не способной участвовать в делах взрослых, то она начинает беспокоиться, что с самим Костей что-то случилось – ведь он обещал приехать очень скоро. Днем, положив на колени книжку, Алина вдруг задумывается об отце. Где он, почему не пишет? Может, его уже арестовали и посадили в тюрьму…
Алине чудятся толстые железные решетки и за ними дорогое лицо… Алина встает и, опустив книжку, ходит по террасе, по дорожкам сада, стараясь успокоиться. Если бы она была старше, отец взял бы ее с собой, он не побоялся бы дать ей любое поручение, он хорошо знает свою дочку… Он рассказывал ей, что среди политических заключенных в тюрьме и на каторге много девушек… Алина возвращается домой и долго сидит у пианино, тихонько трогая клавиши. Она вспоминает мотив и слова романса, который поет дядя Олег: «Кто мне она?» Там есть такие слова, которые всегда волнуют Алину:
Чудится мне, что в тюрьме за решеткою,В мягкой сырой полутьме,Свесились донизу черные, длинныеКосы тяжелых волос…О ком это? Может быть, о Софье Перовской?
Алина трогает клавиши, и поющие звуки наполняют ее сердце глубокой грустью. Если бы Костя приехал и дал ей обещанное поручение, если бы ей удалось его выполнить, то она успокоилась бы, она бы написала отцу: «Папа, в одном большом общем деле есть и моя капелька». А может, она написала бы иначе, но так, чтобы никто не понял, кроме отца.
– «Чудится мне, что в тюрьме за решеткою…» – тихонько напевает Алина знакомый мотив.
И хочется ей, так хочется что-нибудь сделать настоящее, нужное! Ведь Костя сказал: «важное и тайное поручение». Но Костя не едет. Дни идут… Алина молчит и ждет…
А мать тревожно говорит Кате:
– Как мог Костя так опрометчиво обещать? Хоть бы посоветовался со мной… Посмотри, что с ней делается, – она же замучилась от этого напрасного ожидания!
Но Катя сразу прекращает всякий разговор, если он касается Кости. У Кати свои дела, свое наболевшее сердце, она тоже ждет, но она ждет иначе… Ей хочется бежать, когда хлопает калитка, скрыться, спрятать голову под подушку и ни с кем не разговаривать. А сестра, ничего не зная, уже несколько раз спрашивала, не забыла ли она ответить Виктору.