Дипломат
Шрифт:
– Какой ужас! – Кэтрин отвернулась, стряхивая с себя гипноз кровавого зрелища. – Зачем они это делают? Они хотят убить себя? Чем их опоили? Ужас!
– Не поверишь, что это люди, – брезгливо морщась заметил Эссекс. – Какой в этом смысл? Почему они беснуются?
– Никакого смысла в этом нет, – ответил Мак-Грегор. – Просто ваш милейший сеид нарочно разжигает религиозный фанатизм. А это строго-настрого запрещено. Здесь, где так много курдов, исповедующих вероучение, которое поносят участники тазии, это может только привести к беспорядкам. Сеид пользуется религиозными предрассудками для того, чтобы вызвать волнения. Кончится тем, что кто-нибудь будет убит, вероятно какой-нибудь курд. И тогда начнутся столкновения с курдами. Сеид уже кричит, что правоверные должны гнать неверных, которых присылают сюда из Тавриза, чтобы отвратить народ от религии и заставить его забыть своих святых – Хуссейна и Али. Он призывает всех поддержать партию религиозного действия, партию сеида Эл-Зила. Именно это и имел в виду сэр Сэмюэл Фокс, когда говорил, что религия – один из способов противодействовать партии тудэ.
– Скверное дело. – Больше Эссекс не нашелся, что сказать, и они молча стояли на крыше, пока процессия не прошла мимо и не растеклась по другим улицам.
Только после того, как они выехали из Хаджиабада по проселочной дороге, ведущей в Назирабад и Биджар, Эссекс, сидевший на арабской лошадке, наклонился вперед и спросил Мак-Грегора: – Кто этот сеид Эл-Зил, о котором вы говорили?
– Он вождь партии религиозного действия – наша надежда на религиозное возрождение Ирана, наш оплот против партии тудэ.
– И это действительно дело его рук?
– Безусловно.
– Это мне не нравится, – сказал Эссекс. – Я не намерен поощрять такие варварские суеверия и позабочусь о том, чтобы этот Зил не получил нашей поддержки. Это просто поругание человеческого разума поощрять такое изуверство.
Мак-Грегор остался недоволен. Он ожидал от Эссекса большего: испытывать отвращение – этого еще мало. Хорошо все-таки, что Эссекс хоть немного почувствовал безумие той политики, которую проводит Фокс. Если Эссекс с такой легкостью отвергает сеида Эл-Зила, есть надежда, что он откажется и от остальных друзей Фокса в Азербайджане. Как знать, может быть, для Эссекса еще не все потеряно.
Мак-Грегор предчувствовал, что настоящее испытание Эссекса впереди. Они уже были в Курдистане, и вдали, на горизонте, вставали далекие курдские горы. С каждой милей местность становилась все более гористой, придала все более суровый облик. Крутые вулканические горы чернели на сером небе, голые остроконечные вершины беспорядочно громоздились друг на друга. В этом диком краю даже Эссекс может перемениться.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Кэтрин ехала позади Мак-Грегора и смотрела, как он ерзает в высоком седле. Он часто менял положение, наконец перебросил ногу через луку и сел боком, по-дамски. На коленях у него лежала карта, и Кэтрин видела, что такая поза для него привычна. Он, не отрываясь, рассматривал карту и лишь изредка поднимал голову, чтобы взглянуть на далекие вершины; ближайшие, обступившие их со всех сторон горы, видимо, не интересовали его. Время от времени он делал пометки на карте и что-то на ней вычерчивал. Вероятно, производит геологические наблюдения, подумала Кэтрин и позавидовала Мак-Грегору, что он так хорошо знает эту страну. Ей самой хотелось бы понять, какие могучие силы вытесали эти скалы из земной коры. Вот такая природа как раз по ней – далекие громады горных кряжей, неприступные пики на горизонте, пустынные ущелья и просторные долины. Ей казалось, что именно здесь должно обитать человечество, и она жалела, что не родилась среди этих гор, где в каждое мгновение своей жизни чувствуешь могущество природы. Вот край, поистине достойный человека, которому по силам покорить его.
Глядя на Мак-Грегора, Кэтрин думала о том, что есть в нем что-то от изменчивости и своенравия окружающей природы. Она знала, что большинству людей Мак-Грегор представляется человеком положительным, уравновешенным, но сама она отлично видела все его метания. То суровый искатель правды, то простак, которого легко ввести в заблуждение; одновременно чувствительный, упрямый, добродушный, хладнокровный, вспыльчивый, терпимый и превыше всего – нерешительный. Не хватает решимости ни в политике, ни в личной жизни. Это злило Кэтрин. Тягостно видеть, как человек борется с самим собой, а колебания Мак-Грегора были особенно неприятны ей, потому что она знала, что те же сомнения осаждали бы ее самое, дай она себе волю. Если в жизни нужно что-нибудь решать – то и решай. Никогда она не допустит, чтобы разум ее стал в тупик перед какой-нибудь дилеммой. А Мак-Грегор так не может. Мак-Грегор пасует перед своими сомнениями. Если так будет продолжаться, она непременно начнет презирать его. То ли дело Эссекс. Этот не борется с собой. Хорошо ли, плохо ли – он с легкостью решает любой вопрос. Редко кто так умеет держать себя в руках, как Эссекс, и это очень хорошо; поэтому в серьезном деле она, конечно, всегда предпочтет решительного Эссекса нерешительному Мак-Грегору. Просто зло берет на этого вечно рассуждающего тугодума; к тому же он спорщик, особенно в последние дни: стоит кому-нибудь сказать «да», чтобы Мак-Грегор сказал «нет». Так всегда бывает, когда человек ищет какого-то окончательного решения в каждом слове. И чем дальше, тем будет хуже.
Тем не менее ее крайне интересовало, какое решение примет Мак-Грегор относительно своей судьбы. Все, что она подавляла в себе, явственно обнаруживалось в Мак-Грегоре. Между ними было какое-то опасное сходство, но Кэтрин не хотела сознаться в этом. Она только еще больше злилась и на Мак-Грегора и на себя, и это портило их отношения. Еще хорошо, что Мак-Грегор хоть физически отлично приспособлен к этой стране, где он, видимо, чувствует себя дома. Он уже стал худой и жилистый, каким и нужно быть в этих диких горах.
– Вот повезло! – сказал Эссекс, подъезжая к ней. – Я никак не ожидал, что эта экспедиция окажется такой занимательной. Я просто в восторге от наших приключений. Как все удачно получилось, – крикнул он Мак-Грегору, – лучше не придумать! Нам всем это пойдет на пользу. Что может быть приятнее, чем прокатиться верхом. Лошадь – удивительно разумное создание. Должен сказать, что я отлично понимаю, почему Свифт именно лошадь противопоставил человеку.
Кэтрин сказала ему, чтобы он не говорил глупостей.
– Ведь вы только что видели ярчайшее проявление человеческого безумия, – возразил Эссекс. – Вы видели, до какого уровня тупости и легковерия может пасть человек. Не станете же вы отрицать, что лошадь – более благородное животное, чем мы.
– И это все, чему вас научило это кровавое празднество? – спросила она. – Никакого другого урока для себя вы из него не извлекли?
– А что же еще я мог извлечь, дорогая?
– Вы могли воочию убедиться в том, какое зло человеческое невежество и как опасно играть на религиозном фанатизме.
– Это я и так знаю, – ответил Эссекс. – Когда я вижу, как легко воздействовать на человека, я всегда чувствую себя оскорбленным. Об этом-то я и говорю, Кэти. Попробуйте заставить лошадь сделать что-нибудь бессмысленное, и вы увидите, как это трудно. А человека – ничего не стоит. Человек абсолютно не способен вести себя разумно. Он рожден идиотом.
– Вы сами не знаете, что говорите, – спокойно сказала Кэтрин.
– Ну, конечно, я допускаю, что отдельная личность способна рассуждать здраво, – продолжал Эссекс. – Возьмите хотя бы Мак-Грегора или меня… да, наконец, вы сами, Кэти. – Эссексу казалось, что доводы его неопровержимы. – Но в массе человек безусловно стоит ниже лошади. Он не только родится глупым, он от рождения жесток и опасен.