Дипломат
Шрифт:
– Не советую вам рисковать, – мягко возразил Мак-Грегор. – Тут все что угодно может случиться.
– Ну что ж! – Эссекс стал натягивать куртку.
– И как вы вообще обойдетесь, не зная языка?
– Как-нибудь обойдусь, – ответил Эссекс. – Вы только разыщите мне этого погонщика и отправьте нас. Вот все, что от вас требуется. И не теряйте времени.
Мак-Грегор понял, что Эссекс уже твердо решил отправиться за фордом, и этим он словно бросал вызов Мак-Грегору и Кэтрин.
Кэтрин не последовала за ними к выходу, и Эссекс, задержавшись на пороге, довольно ядовито заметил: – Надеюсь, что вы с Мак-Грегором будете вести себя примерно.
– Я могу обидеться! – отозвалась Кэтрин, но далеко не так резко, как можно было ожидать.
Мак-Грегор понял скрытое предупреждение, заключавшееся в словах Эссекса, но он был слишком утомлен, чтобы думать о соперничестве. Ему хотелось поскорее лечь и хоть как-то унять пульсирующую боль в ногах и жжение в ссадинах на лице. Но прежде он должен снарядить Эссекса в путь. В конце концов, слава богу, что Эссекс славный малый и готов проехать верхом на муле пять-шесть миль, чтобы доставить на место неисправную машину. Пока Эссекс закусывал остатками шоколада и фруктов из дорожных запасов, Мак-Грегор пошел разыскивать погонщика мулов и торговаться с ним насчет платы за услуги.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Когда Эссекс ушел, Мак-Грегор с аппетитом поел густого рису, поданного хозяином караван-сарая, а потом Кэтрин перевязала ему ногу и промыла ссадины на лице. Он, не споря, согласился занять лучший тюфяк, растянулся на нем и забылся тревожным сном – его беспокоила мысль об Эссексе. Кэтрин, повидимому, больше доверяла способности Эссекса позаботиться о себе: она крепко спала, не вздыхая и не ворочаясь, и Мак-Грегор, проснувшись, не стал будить ее.
Однако когда Эссекс вернулся, Кэтрин уже не спала и, увидев его, приподнялась.
– Вы живы, Гарольд? – спокойно спросила она.
– Жив. Спите, спите.
Мак-Грегор повернул к нему голову. – Ну как, благополучно?
– Более или менее, – ответил Эссекс. – Трудно было вытащить машину из русла реки. Вот и все.
– Вы что-нибудь ели? – заботливо спросила Кэтрин.
– Да, спите, спите.
Эссекс уже успел с помощью Аладина снять сапоги, потом пожелал ему спокойной ночи, разделся, натянул шелковую пижаму и улегся на диван, на который Кэтрин и Мак-Грегор не претендовали.
Он с наслаждением потянулся и немедленно заснул Кэтрин несколько минут прислушивалась к его ровному дыханию и тоже уснула. Мак-Грегор долго лежал без сна, думая о том, как трудно понять этих двух людей и как в то же время было бы интересно их понять.
С этой приятной мыслью он заснул и наутро проснулся позже всех, когда яркое солнце уже заливало комнату сквозь заклеенное бумагой окошко.
Все тело у него ломило, и, пытаясь приподняться, он невольно застонал. Ни Кэтрин, ни Эссекса не было в комнате, но сапоги Эссекса стояли у стены напротив. В комнате было холодно. Из кухни тянуло запахом жареного. Почувствовав голод, Мак-Грегор решил, что он здоров, несмотря на боль в ноге и во всем теле. Голова была свежа. Он осторожно пощупал ранки на лице. Они уже затянулись корочкой и не досаждали ему больше. Мак-Грегор тут же забыл о них и чувствовал только, что ему надо побриться. Он снял пижаму, натянул брюки, надел носки и сапоги. Пока он спал, чемодан его внесли в комнату; он достал полотенце и вышел во двор.
Как в большинстве караван-сараев на севере Ирана, все двери тут выходили в тесный внутренний двор. Комнаты для приезжих купцов и путников чередовались с конюшнями, чтобы тепло, исходящее от лошадей и мулов, не пропадало даром. Курдов не было видно; Аладин восседал посреди двора перед костром и готовил завтрак из консервов. Машина стояла тут же, и Аладин сердито кричал на мальчишек, пытавшихся залезть в нее. Он обрадовался Мак-Грегору, и между ними завязалась непринужденная беседа, к которой так хорошо приспособлен персидский язык. Они невольно заговорили на этом языке, потому что он куда выразительнее английского.
У Аладина была приготовлена вода, и Мак-Грегор, раздевшись до пояса, стал мыться, продолжая разговаривать с Аладином, поливавшим его из жестянки. Мак-Грегор спросил, как они выбрались из русла реки. Афганец сказал, что Эссекс приехал как раз во-время, потому что еще немного – и на них напали бы курды. Аладин очень тревожился, пока мулы медленно тащили машину, но лорд Эссекс почти всю дорогу преспокойно спал на заднем сиденье. Более того, Эссекс уже ходил с ним утром по деревне, расспрашивая о русских, о том, как можно уехать отсюда, о лошадях. Потом Эссекс отослал его домой готовить завтрак, а сам с ханум пошел осматривать мечеть.
Аладин поливал Мак-Грегору голову, косясь одним глазом на кастрюлю, другим – на форд и явно не заботясь о том, куда попадает вода. Появление во дворе Кэтрин и Эссекса так заинтересовало его, что он пустил струю Мак-Грегору за пояс, и тот завопил, требуя полотенце.
Кэтрин злорадно засмеялась.
– Вам не холодно? – спросила она, когда Мак-Грегор схватился за полотенце.
– Очень холодно, – ответил Мак-Грегор. Вытерев шею и грудь, он выпрямился и, не снимая с плеч полотенца, повернулся к ним. Губы Кэтрин были не накрашены, лицо разрумянилось от холодного утреннего воздуха. Эссекс, хотя и небритый, тоже выглядел свежим и бодрым. Он был не в бриджах, а в вельветовых брюках и желтых ботинках.
– Посмотрите, – сказала Кэтрин. – Мне почистили башмаки.
Мак-Грегор размахивал руками, чтобы согреться, и она заметила у него на груди темный широкий рубец от затянувшейся глубокой раны.
– От чего это у вас? – спросила она.
Он прикрыл рубец руками. – Ожог.
– Как это случилось?
– Грузовик загорелся, – сказал он и ушел в дом.
Мак-Грегор оделся, расчесал волосы и пощупал щетину на подбородке. Он решил, что пусть уж лучше растет борода, чем мучиться с бритьем. Потом он снова вышел во двор, и они втроем уселись на подножку форда, предпочитая завтракать, закутавшись в пальто и одеяла, чем дышать спертым воздухом караван-сарая.
Аладин приготовил на завтрак сосиски, и по мере того как другие постояльцы выходили во двор и останавливались погреться у костра, англичане все сильнее чувствовали, что этим людям их завтрак кажется верхом роскоши. Сами они ели маленькие плоские хлебцы, сушеный инжир и чернослив. Зрители, не стесняясь, вслух обсуждали еду чужеземцев, и один из них попросил у Аладина пустые жестянки из-под консервов. Аладин, с подобающей ему важностью, заявил, что его не интересует судьба жестянок – пусть берет кто хочет.