Дипломат

Олдридж Джеймс

Кэтрин, между тем, остановилась и ждала, когда отставшие девочки подойдут поближе. Но они стояли в отдалении, испуганно тараща глазенки и продолжая всхлипывать.

– Что это с ними? – спросила Кэтрин Мак-Грегора.

– Ничего,-сказал он. – Просто оробели.

– Да нет же. Посмотрите, у них лица в болячках.

– В Иране у всех детей болячки, – возразил Мак-Грегор.

Кэтрин присела на корточки и стала звать девочек по-английски. Они слушали, глядя на нее во все глаза, но не трогались с места. Они были в длинных черных шароварах, войлочной обуви, длинных цветных казакинах перехваченных в талии, и пестрых шарфах, накрученных на голове в виде тюрбана, – настоящие курдские женщины, только в миниатюре. Одежда на них была теплая, но очень уж рваная и грязная. Дети постарше, столпившиеся вокруг Кэтрин, не казались такими болезненными. Их кожа, не очень смуглая от природы, приобрела ореховый оттенок под действием солнца и ветра. У всех были черные волосы, ровные белые зубы и живые, прекрасные глаза. Девочки, такие же рослые и крепкие, как мальчики, отличались только большей округлостью черт да длинными косичками, в которых звенели металлические украшения.

– Айвр, скажите им, пусть они подойдут, – попросила Кэтрин, указывая на двух маленьких.

Мак-Грегор обратился к девочкам по-курдски, но они только испуганно попятились. Тогда с ними заговорил отец Дауд; как им не стыдно бояться, сказал он, ведь его-то они знают и любят. Но они все так же боязливо озирались, хотя и не убегали от него. Тогда отец Дауд подхватил обеих на руки и понес к Кэтрин. Девочки судорожно в него вцепились. Мак-Грегор с интересом наблюдал за Кэтрин – отшатнется ли она от их изъеденных болячками рожиц и грязной одежды. Но Кэтрин спокойно взяла одну из девочек пальцами за подбородок и приподняла ее лицо, чтобы лучше разглядеть.

– Ведь это же, должно быть, ужасно больно, – сказала она, разглядывая гноящиеся язвы на лице ребенка. – Отчего это у них?

– В такой грязи может возникнуть все, что угодно.

– А это не сифилитические язвы?

– Сифилис среди курдов встречается редко, – сказал Мак-Грегop. – Просто грязь и совершенно антисанитарные условия. Посмотрите, в какой нищете они живут, в каком убожестве. У них у всех полно вшей. Здесь можно ожидать тифа, оспы, даже чумы. Ни врачей, ни больниц нет, питание плохое, жилье – рассадник заразы. Нечем уберечь детей от болячек и нечем лечить их. Не прикасайтесь к ним, – предостерег он Кэтрин.

Но Кэтрин не обратила никакого внимания на его слова и занялась вторым ребенком. Это была совсем еще крошечная девочка; когда Кэтрин протянула руку к ее головному убору, она судорожно обхватила ручонками длинную шею Дауда. Кэтрин сдернула тюрбан. На лбу и за ушами у девочки все было усыпано гнойными прыщиками. Под волосами виднелись струпья и болячки. Девочка, не переставая, жалобно ныла, как ноют дети, которых беспокоит постоянная тупая боль.

– Почему ее не вымоют? – сердито спросила Кэтрин. – Не удивительно, что она все время плачет.

– Бог с ней, – сказал Мак-Грегор.- Не трогайте ее руками.

Кэтрин снова надела ей тюрбан. Девочка стала вырываться из рук Дауда, и ему пришлось опустить ее и ее подружку на землю. Обе отбежали к стене и оттуда поглядывали на чужих, все еще всхлипывая, словно жалуясь на свое невеселое, отравленное болью существование.

– Ханум рассердилась? – спросил отец Дауд Мак-Грегора.

– Ей неприятно видеть все эти болячки и грязь. Дауд опечалился.

– У нас прекрасные дети, – сказал он, – но мы живем в темноте и убожестве, хоть и принадлежим к благородному и богатому преданиями народу. Только большой переворот может изменить нашу жизнь. Прошу тебя, скажи это ханум, чтобы наша жизнь стала ей понятнее.

– Она понимает и так, – сказал Мак-Грегор.

– Если ты и твой народ все поймете, мы можем надеяться на такие решения в политике, которые изменят наше будущее.

Дауд снова обнял их обоих за плечи, и они пошли дальше. Неподалеку стояла кучка молчаливо-любопытных женщин. В их высоких, осанистых фигурах чувствовалось то же сочетание природной силы с болезненной истощенностью, что и у детей. На приветствие Дауда женщины ответили дружно, но таким тоном, который подчеркивал, что они не склонны признавать мужское превосходство.

Мак-Грегор и Кэтрин расстались с Даудом и пошли в свою хижину собрать что нужно для купанья. Но тут Мак-Грегора ожидало непредвиденное обстоятельство, которому суждено было значительно осложнить их взаимоотношения с племенем мукри. В хижине они застали Амир-заде Он стоял у самой двери и что-то говорил на своем ломаном английском языке внимательно слушавшему его Эссексу. Увидя Мак-Грегора, Амир-заде вскинул на него свои пронзительные голубые глаза и быстрым шагом вышел из хижины.

– Что он тут делал? – спросил Мак-Грегор.

– А мы с ним немножко поболтали, – ответил Эссекс. – По-английски он говорит несколько странно, но понять можно.

Мак-Грегор уже успел позабыть об угрозах Амир-заде, но сейчас они сразу ожили в его памяти. Эта неожиданная дружба с Эссексом заставляла насторожиться, напоминая о том, что Амир-заде опасен, а Эссекс питает слабость к интригам. От подобного сочетания хорошего ждать не приходилось, но Мак-Грегор тут же решил пока ничего не говорить Эссексу об Амир-заде.

– Как вы себя чувствуете, Гарольд? – Кэтрин присела на топчан рядом с Эссексом.

Эссекс взял ее под руку и вздохнул. – Я одно из терпеливейших созданий господа бога, – сказал он. – Я грязен и голоден, но настроение у меня превосходное.

Кэтрин встала. – И у вас ничего не болит?

Небритый, в измятой одежде, Эссекс все же сохранял относительно опрятный вид. – Все болит, но я мог бы сейчас сесть в седло и начать сначала. – Он с интересом смотрел, как Кэтрин и Мак-Грегор раскрывают на полу мешок и достают полотенца. – Почему вы меня не разбудили утром? – спросил он Кэтрин.

– Мы хотели дать вам отоспаться.

Такая заботливость вовсе не понравилась Эссексу. С самого Тегерана Кэтрин все чаще и чаще стала обращаться с ним, как с добрым дядюшкой, и в то же время она все больше и больше внимания уделяла этому меднолобому Мак-Грегору. Слишком быстро она с ним во всем соглашалась, слишком близко к сердцу приняла его злополучную неудачу в губернаторском поместье. Впрочем, Эссекс утешал себя тем, что это у нее временное увлечение. Пусть только они выберутся из этих гор, и Кэтрин перестанет интересоваться Мак-Грегором. Пусть только приедут в Лондон, и она снова сделается прежней Кэтрин. Но, наблюдая Мак-Грегора, со стороны, Эссекс не мог не отметить совершившуюся в нем перемену к лучшему. Здесь, в горах, в нем появилась какая-то свобода и уверенность, которые невольно импонировали Эссексу.