Дипломат
Шрифт:
– Я думал, что заявление Эссекса о независимости курдов вызовет протесты. – Мак-Грегор все время ждал случая спросить об этом Асквита.
– Протесты? Чьи?
– Со стороны Турции, Ирана, Ирака.
– Еще что! Станут они протестовать, когда Эссекс предлагает им разрешение курдской проблемы. Плохо им, что ли, иметь по соседству упорядоченный и усмиренный англичанами Курдистан. Не беспокойтесь, Мак-Грегор, никто протестовать не будет, кроме самих курдов, вас, русских и больного шейха племени мукри.
– Вы не знаете, как его здоровье? – спросил Мак-Грегор.
– Нет. Но могу узнать, если хотите.
– Вы можете это сделать негласно?
– У меня есть старый приятель в Тегеране, и, конечно, у нас немало агентов среди мукри. – Асквит взял со стола свою трость и встал. – Так я заеду за вами в семь. Где вы живете?
Мак-Грегор дал свой адрес, и, прежде чем выйти из ресторана, они немного поспорили о том, кто будет платить по счету. Наконец Асквит сказал: – Платите. Если уж вы такой щепетильный, то платите. – Они расстались на углу. Асквит пошел к Уайтхоллу, а Мак-Грегор пересек Трафалгар-сквер и вошел в Национальную галерею. Почему уж заодно не окунуться сегодня и в этот сложный и непонятный мир?
Быть может, Мак-Грегор понимал в искусстве больше, чем ему самому казалось, но все же он растерялся среди окружавших его сокровищ. Он попытался в один день постичь всю сущность искусства, и то, что это оказалось невозможным, он принял как новое поражение. Перед ним встала еще одна неразрешимая проблема, и Мак-Грегор, не находя решения, только спрашивал себя, сколько их еще будет.
Однако поведение Эссекса вынуждало Мак-Грегора к действию – он понимал, что долго так продолжаться не может. Он искал здравого решения вопроса, потому что был по натуре человек здравомыслящий, но он не видел другого выхода из положения, кроме как уйти из департамента по делам Индии и, махнув на все рукой, вернуться в Иран или же остаться на службе и продолжать писать доклады. Он знал, что ни то, ни другое ничего не решит. Все это было не то, что нужно.
Мак-Грегор остановился перед картиной, показавшейся ему знакомой. Он видел ее впервые в жизни, но, посмотрев на название, тотчас же вспомнил, что об этой картине говорила ему Кэтрин. Это была «Аллея в Миддельхарнисе» Гоббемы, того самого, про которого Кром, умирая, сказал: «Как я любил тебя, Гоббема». Пейзаж действительно напоминал тополевую аллею, возле которой избивали Джавата и капитана. Именно там Мак-Грегор особенно остро ощутил, что в его жизни наступает перелом, что он должен сделать выбор, но в Лондоне он не знал, как сделать этот выбор.
Теперь он понимал, насколько глупо было его намерение выступить против Эссекса во время беседы с корреспондентами в Тегеране. Кто он такой, чтобы делать публичные заявления? Хорошо, что он ничего не сказал; никто и не стал бы его слушать. Здесь, в Лондоне, где все стало на свое место, это особенно ясно. Мак-Грегор не знал, как нужно действовать через печать, и боялся обращаться к ней. Но, с другой стороны, как опровергнуть Эссекса и высказаться самому, если не через печать – прямо или косвенно?
Судьба, видимо, хотела подсказать Мак-Грегору именно это решение, ибо когда он вернулся домой из галереи, ему представился случай опровергнуть в печати точку зрения Эссекса. В гостиной пансиона миссис Берри его дожидался посетитель. Это был человек уже немолодой, но крепкий, в добротном драповом пальто; загорелая лысина, окруженная редкими волосами, указывала на то, что он привык ходить без шляпы. У него были седые усы и густые брови. При появлении Мак-Грегора он встал и поздоровался с ним, назвав его по имени. Потом, быстро, но отчетливо выговаривая каждое слово, сообщил, что он из «Дейли уоркер», и назвал себя – доктор Росс. Мак-Грегор сразу вспомнил это имя, в свое время довольно известное в медицинском мире, и, недоумевая, что этому незаурядному человеку может быть от него нужно, повел своего гостя наверх.
– Мистер Мак-Грегор, – начал доктор Росс не садясь. – Мы хотели бы, чтобы вы высказали свою точку зрения на события в Иранском Азербайджане. Со времени приезда лорда Эссекса распространяется односторонняя и лживая версия, при помощи которой подготавливают почву для политического выступления против Советского Союза в Совете безопасности. Я буду с вами откровенен. Мы считаем, что только вы можете разъяснить истинное положение вещей в Азербайджане и опровергнуть версию лорда Эссекса. Мы хотели бы опубликовать все, что вы имеете сказать по этому вопросу. Если угодно, мы не назовем вашего имени, но нам необходимо получить от вас точные сведения о положении в Иране, без прикрас и без обмана. Эти сведения нужно сделать достоянием гласности. Вы сами видите, куда гнут дипломаты и пресса, обманывая и дезориентируя общественное мнение. Их цель – как можно скорей и решительней свергнуть новое правительство Азербайджана. Чтобы предотвратить эту политическую ошибку, нужна ваша информация. Вы нам дадите ее?
– Почему вы думаете, что я намерен опровергать Эссекса? Кто вам сказал?
– Вас знают, мистер Мак-Грегор. Многие могли сказать нам.
– Очень немногие.
– Это неважно. – Доктор Росс шагал взад и вперед, засунув руки в карманы пальто. – Важно только, чтобы вы опубликовали свою точку зрения на события в Азербайджане.
– В «Дейли уоркер»?
– Да. Мы напечатаем все, без всяких изменений.
– Но я же не коммунист!
– Знаю, – сказал доктор Росс. – Это ничего не значит. Каковы бы ни были ваши политические взгляды, мы готовы принять ваше объяснение событий в Иране. Вы можете дать этим событиям любое политическое освещение.
– Это нужно для русских?
– Господь с вами! С чего вы это взяли?
– Их это ближе всего касается.
– Разве? – резко спросил доктор Росс. – А вы не допускаете, что мыслящему человеку и без указания русских может не нравиться то, что происходит вокруг азербайджанского вопроса.
– Допускаю, – сказал Мак-Грегор. – Но вы коммунисты.
Доктор Росс досадливо поморщился. – Это вас пугает?
– Конечно, нет.
– Тем лучше, значит, вы согласны на мое предложение?
Мак-Грегор в упор посмотрел на доктора Росса. – Я не могу этого сделать, – сказал он.
– Потому что мы коммунисты?
– Может быть.
– Понимаю. Вы что, боитесь проявить нелояльность?
– Не в этом дело.
– Значит, вы не любите коммунистов. Если так, то я очень сожалею об этом, но вы слишком умны, чтобы это могло повлиять на ваше решение. Вы знаете, как много поставлено на карту.
– Знаю, – подтвердил Мак-Грегор. – И все-таки я не могу сделать того, что вы мне предлагаете.