Дипломат
Шрифт:
Мак-Грегор и с этим согласился. Он так мало знал о положении в Греции, что ему не совсем ясно было, чем вызвано негодование Лероса, а говорить с ним об Азербайджане не имело смысла. Лерос был слишком занят собственными заботами. Может быть, Лерос и прав относительно Греции, но ведь главный спор идет об Иране. Мак-Грегор не мог проникнуться сочувствием к Греции, и Лерос пошел искать сочувствия у кого-нибудь другого, а Мак-Грегор остался ждать очередного собеседника.
Мак-Грегору казалось, что из всех людей, толкавшихся в зале,
– Довольно вам болтать с Джейн, – сказал он, – здесь Мак-Грегор.
– Вижу. – Она в упор посмотрела на Мак-Грегора. – Что вы здесь делаете?
– Я привел его повидаться с вами, – сердито сказал Асквит.
– Вы привели его, чтобы он поговорил со всеми делегатами ООН, которых вы тащили к нему за шиворот через весь зал, – сказала Кэтрин. – Зачем вам это понадобилось?
– Тише, тише, – сказала Джейн Асквит, – не надо семейных сцен. Айвр пришел потому, что ему так захотелось, и потому, что у него были свои причины.
– Какие причины? – спросила Кэтрин, глядя на Мак-Грегора.
– Почему вы разговариваете с ним таким тоном? – возмутился Асквит.
– Уйдите, – сказала ему Кэтрин.
– Идем, Джейн, – обратился Асквит к жене, но та была занята делегатом одной из славянских стран, который, поцеловав ей руку, начал что-то рассказывать по-французски. Асквит, пожав плечами, отошел от них, и Мак-Грегор видел, как он остановился невдалеке, сердито теребя свой длинный ус.
– Почему вы не отпустите себе такие усы, как у Джона? – сказала Кэтрин Мак-Грегору. – Тогда вы могли бы теребить их, вместо того чтобы делать каменное лицо.
Мак-Грегор чувствовал облегчение и понимал, откуда оно взялось: уж слишком бессмысленно было все вокруг него. Не он, а Кэтрин нервничала. Лицо ее было бледно, по-английски замкнуто и бесстрастно, а глаза казались больше обычного. Маленькие брильянтовые серьги были почти незаметны и только изредка вспыхивали, когда на них падал свет. Они еще сильнее подчеркивали жесткое выражение ее глаз.
– Вы плохо выглядите, – с вызовом сказал Мак-Грегор.
Кэтрин пропустила его замечание мимо ушей.
– Что вы тут делали? – спросила она. – Убеждали все Объединенные нации по очереди?
– Я старался, по вашему же совету, быть умным и рассудительным.
– А это вам не слишком трудно? У вас такой разочарованный вид. Неужели так-таки никого и не убедили?
– Вы опять такая? – спросил он.
– Какая «такая», позвольте узнать?
– Вы иногда действуете мне
– Не говорите дерзостей, – почти грубо сказала она.
Мак-Грегор взял себя в руки. – Если бы вы раз навсегда решили, кто вы, у меня бы хватило терпения приноровиться к вам.
– Вот как? – она гневно посмотрела ему в лицо. – А вы? Вы решили, какой вы? Вы сразились с кем-нибудь ради вашего Азербайджана? Подняли голос протеста?
– Я не намерен поступать опрометчиво…
– Оно и видно. – Она презрительно усмехнулась. – В Иране вы готовы были к бою. Что же вы, вступили в бой?
– Нет, – сказал он с излишней запальчивостью, – нет!
– Тогда вы просто теряете здесь время. Как же вы смеете упрекать меня?
– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал он. – Я только хочу понять, кто вы в данную минуту.
– Считайте меня кем хотите, и ну вас к чорту. Если вы ни на что не можете решиться, возвращайтесь в Иран, там вам и место. А здесь вы пропадете, как всякая мелюзга, если не сумеете найти себя и стать человеком.
– Не читайте мне наставлений, – сказал он. – Еще неизвестно, кто из нас двоих больше грешен.
– Это не ответ. – Она в упор посмотрела на него. – Вы палец о палец не ударили с тех пор, как вернулись, и вы хотите уклониться от решения. Я это знаю. Вы потихоньку уползаете в свой маленький, замкнутый мирок. Это отвратительно! Отвратительно! – крикнула она. – Хуже выбора вы сделать не могли.
– И ваш не лучше. – Он кивнул на переполненный зал.
– Вы можете предложить мне что-нибудь взамен?
– Нет, – сказал он. – Это именно то, что вам нужно.
– Вы глупы, – сказала она.
– А вы неисправимы.
– Тогда уезжайте. Возвращайтесь в Иран.
– Слушаюсь.
Она стиснула зубы и, сердито тряхнув головой, отошла от него.
Мак-Грегор сам не понимал, как это вышло, что поддразнивание Кэтрин превратилось в серьезное обвинение, а он утратил спокойствие и дал волю своему гневу. Но случилось непоправимое, – так, по крайней мере, было написано у Мак-Грегора на лице. Асквит немедленно приволок к нему еще одного собеседника. – Это востоковед, – сказал Асквит, – иранский ученый. Вы ведь свободно владеете персидским языком. Побеседуйте с ним. Он говорит, что все знает про Иран.
– Далеко не все, – осторожно поправил Асквита иранский ученый.
Асквит немедленно исчез, а делегат заговорил с Мак-Грегором по-персидски, цитируя всем известные загадки Акел-хана и называя их божественными, возвышенными, вдохновенными; при этом он так шевелил пальцами и причмокивал губами, что Мак-Грегора чуть не стошнило, хотя, погруженный в свои мысли, он почти не слушал. Его упорное молчание было столь красноречиво, что иранский ученый отвернулся от него и вступил в беседу со стоявшим неподалеку арабом. И снова Джон Асквит, расталкивая толпу, шел к Мак-Грегору, на этот раз в сопровождении Эссекса.