Дипломатия и войны русских князей
Шрифт:
В конце послания Курбский, описав бедствия сословий, замечает: «Таковых ради неистерпимых мук овным без вести бегуном ото отечества быти; овным любезныя дети своя, исчадия чрева своего, в вечныя работы продаваеми; и овым своими руками смерти себе умышляти» [221] .
Переговоры Курбского с поляками перед отъездом — вопрос довольно спорный. Тот же Р.Г. Скрынников считает, чтоКурбский много месяцев вел переговоры с поляками и даже оказал им некоторые услуги.
221
Цит. по: Скрынников Р.Г. Великий государь Иоанн Васильевич Грозный. Смоленск, Русич, 1998. С. 223.
«Известный хронист Ф. Ниештедт рассказывает, что наместник шведского герцога Юхана в Ливонии некий граф Арц после ареста герцога королем Эриком XIV искал помощи у поляков, а затем обратился к Курбскому и тайно предложил сдать ему замок Гельмет. Договор был подписан и скреплен печатями. Однако заговор не удался, граф Анц был увезен в Ригу и там казнен в конце 1563 г. Слуга Арца поступил на службу к Курбскому, и от него хронист Ф. Ниештедт слышал, что боярин не раз со вздохами сокрушался о кончине Арца. Хронист осветил гельметские переговоры в благоприятном для Курбского свете, но добросовестно записал также и слухи, компрометировавшие боярина. «Князь Андрей Курбский, — пишет он, — также впал в подозрение у великого князя из-за этих переговоров, что будто бы он злоумышлял с королем польским против великого князя». Данные о тайных сношениях Курбского с литовцами показывают, что подозрения царя не были беспочвенными. Кажется, Курбский сам предал Арца, о смерти которого потом лицемерно сожалел. Будучи царским наместником Ливонии, князь, по-видимому, мог оказывать важные услуги литовцам. Примечательно, что изменнические переговоры воеводы с литовцами вступили в решающую фазу в то самое время, когда военная обстановка приобрела кризисный характер. Московская армия вторглась в пределы Литвы, но гетман Н. Радзивилл, располагавший точной информацией о ее движении, устроил засаду и наголову разгромил царских воевод. Произошло это 26 января 1564 г. Через три месяца Курбский бежал в Литву» [222] .
222
Там же. С. 226-227.
Трудно сказать, когда боярин установил первые контакты с литовцами. Н. Андреев полагал, что это произошло в течение последнего года, проведенного боярином в Юрьеве. Курбский, писал историк, продолжал вести государственные дела, порученные ему, вел переговоры с ливонскими рыцарями о сдаче различных крепостей. Он читал и писал, но все это время, должно быть, ожидал охранной грамоты из Польши.
Совершенно очевидно, что переговоры заняли несколько месяцев, никак не менее того. Вспомним, сколь медленными были способы передвижения в то время, а также и то, что литовско-русская граница была закрыта и шла кровопролитная война. Помимо этих общих рассуждений, можно привести некоторые новые факты относительно первых контактов Курбского с литовцами. Имеется письмо Сигизмунда II раде Великого княжества Литовского от 13 января 1563 г. Король благодарил князя воеводу витебского за старание его в том, что касается воеводы московского князя Курбского, и дозволял переслать его (князя?) письмо тому же Курбскому и Мстиславскому. «...Иное дело, — продолжал король, — что из всего этого еще выйдет, и дай Бог, чтобы из этого могло что-то доброе начаться, хотя ранее от украинских воевод подобные известия не доходили, в частности, о таком начинании Курбского».
Текст письма Сигизмунда не совсем ясен. А.А. Зимин полагал, что речь шла о посылке Мстиславскому и Курбскому официальных писем с мирными предложениями. Аналогичные грамоты литовская рада посылала старшим боярам Вельскому, Юрьеву и Федорову еще осенью 1562 г. Возможно, все так и было. Однако следует обратить внимание на некоторые особенности переписки Курбского с литовцами. Обращение литовских магнатов к старшим боярам носило вполне официальный характер. Гонец был принят думой, грамоты зарегистрированы Посольским приказом. Обращение к Курбскому носило, по-видимому, иной характер. Оно не нашло отражения в московской официальной документации. В переписке с Бельским инициатива всецело принадлежала литовской стороне. Король не писал, что ранее не получал от своих воевод известий, «в частности о таком начинании Курбского». Иначе говоря, это «начинание» послужило исходным пунктом, и лишь затем король разрешил «воеводе витебскому» направить письма Курбскому, а также Мстиславскому. Можно указать еще на одно совпадение. Король поручил переписку с Курбским «князю воеводе витебскому». Его имя нетрудно установить. Это князь Н.Ю. Радзивилл. «Начинание» Курбского послужило исходным пунктом переговоров, завершившихся тем, что тот же самый Н.Ю. Радзивилл переслал Курбскому «закрытые листы» — секретные грамоты, гарантировавшие ему приличное содержание в Литве. Эти грамоты боярин хранил в своем архиве до самой своей смерти» [223] .
223
Там же. С. 225-226.
Я умышленно даю длинные цитаты с тем, чтобы подчеркнуть, что это личное мнение Скрынникова, носящее в значительной мере предположительных характер. Так что вопрос о переговорах Курбского с поляками еще ждет своих исследователей.
Курбский захватил с собой значительную сумму денег — 300 польских злотых, 30 дукатов, 500 немецких талеров и 44 московских рубля. Князь бежал, имея трех вьючных лошадей с двенадцатью сумками, набитыми деньгами и драгоценностями. Ряд историков ерничают по поводу того, что князь взял золото, но оставил в Дерпте жену. На самом деле жена Курбского была беременна на последних месяцах и не могла перенести длительной скачки на лошадях. Кроме того, Штаден писал, что Курбский куда-то спрятал жену.
Вообще говоря, о первой жене Курбского известно очень мало. По одной версии, ее звали Ириной, по другой — Гликерьей. Что стало с ней после побега мужа, точно неизвестно. По одной версии, она была схвачена и по приказу царя заключена с детьми в темницу, а по другой версии, она жила под чужим именем, а затем постриглась в монахини в Тихвинском монастыре, приняв имя Глафира.
По дороге беглецов ждали немалые опасности, но вовсе не от московской погони. В районе замка Гельмет Курбского и его спутников перехватили ливонские рыцари, привели их в замок и... дочиста ограбили. Как тут не вспомнить встречу Остапа Бендера с румынскими жандармами.
Курбскому с трудом удалось освободиться и добраться до расположения польских войск. Король Сигизмунд-Август щедро одарил Курбского землями: в Литве он получил староство Кревское (позднее в составе Виленской губернии), на Волыни — город Ковель, местечки Вижну и Миляновичи с десятками сел. Сперва все эти поместья были пожалованы Курбскому в пожизненное владение, но впоследствии «за добрую, цнотливую (доблестную), верную, мужнюю службу» они были утверждены за Курбским на правах наследственной собственности. В Польше и Литве Андрея Курбского величали князем Ковельским.
Отъехав к польскому королю, Курбский не считал себя изменником. Почти сразу по приезде в город Вольмар князь направил царю гневное послание. Иван ответил изгнаннику. Началась переписка, которая довольно хорошо освещена в исторической литературе, поэтому я ограничусь наиболее интересными письмами.
Курбский так объясняет Ивану причину своего отъезда: «Какого зла и гонения от тебя не притерпел я! Каких бед и напастей на меня не воздвиг ты? Каких презлых лжесплетений не взвел ты на меня! Приключившихся мне от тебя различных бед нельзя рассказать по порядку за множеством их. Не упросил я тебя умиленными словами, не умолил я тебя многослезным рыданием, не исходатайствовал от тебя никакой милости архиерейскими чинами».
Царь отвечал: «Зачем ты за тело продал душу? Побоялся смерти по ложному слову своих друзей? От этих бесовских слухов наполнился ты на меня яростию! Ты за одно слово мое гневное душу свою погубил» [224] .
Любопытный аспект, мимо которого прошли наши историки: Курбский спорит с царем иногда как подданный, а чаще — как с равным. Князь Рюрикович, потомок ярославских князей спорит с московским князем, потомком Калиты: «Не знаю, чего еще у нас хочешь? Не только единоплеменных князей, потомков Владимира Великого, ты различными смертями поморил и отнял имущества движимые и недвижимые, чего еще дед и отец твои не успели разграбить, но могу сказать, что и последних срачиц твоему прегородому и царскому величеству мы не возбранили» [225] .
224
Цит. по: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. III. С. 543.
225
Там же. С. 545.
Оправдываясь в обвинении, что участвовал в отравлении царицы Анастасии и в умысле возведения на престол удельного князя Владимира Андреевича, Курбский писал: «Хотя я много грешен и недостоин, однако рожден от благородных родителей, от племени великого князя смоленского Федора Ростиславича; а князья этого племени не привыкли свою плоть есть и кровь братий своих пить, как у некоторых издавна ведется обычай: первый дерзнул Юрий московский в Орде на святого великого князя Михаила тверского, а за ним и прочие; еще у всех на свежей памяти, что сделано с углицкими и с ярославскими и другими единокровными, как они всеродно были истреблены — слышать тяжко, ужасно! От груди материнской оторвавши, в мрачных темницах затворили и поморили; а внуку тому блаженному и присновенчанному (Дмитрию) что сделано?» [226]
226
Там же.