Директива Джэнсона
Шрифт:
Сунув «глок» за пояс брюк, Джэнсон встал из-за стола и направился в туалет, находившийся в конце коридора, начинавшегося в противоположном конце зала. Проходя по коридору, он ощутил острый прилив адреналина: перед ним стоял еще один мужчина в костюме в той же позе, что и у тех двоих у стойки. Определенно это был не посетитель и не сотрудник ресторана. Это был еще один телохранитель Лакатоша, оставленный здесь как раз на такой случай. Джэнсон вошел в помещение с мраморным полом, и мужчина – широкоплечий, высокий, со скучающим лицом профессионала – прошел следом за ним. Повернув к умывальникам, Джэнсон услышал, как тот запер дверь. Это означало, что они остались одни. Однако выстрел из пистолета без глушителя только привлечет остальных подручных Лакатоша, также вооруженных. Придется на время забыть о пистолете.
Можно не дожидаться, когда Адам Курцвейл покинет отель «Палац»; с ним расправятся здесь.
– Сколько он тебе платит? – не оборачиваясь, спросил Джэнсон. – Я заплачу вдвое больше.
Телохранитель молчал.
– Ты не говоришь по-английски? Надеюсь, слово «доллары» ты понимаешь?
Выражение лица телохранителя не изменилось, но он убрал пистолет. Увидев абсолютную беззащитность Джэнсона, громила решил изменить тактику: он достал нейлоновую леску два фута длиной с пластмассовыми дисками на концах вместо ручек.
Джэнсону пришлось напрячь слух, чтобы услышать едва различимый шелест ткани пиджака, когда телохранитель развел руки, готовясь набросить петлю ему на шею. Джэнсона не мог не восхищать профессионализм его палача: удавка гарантирует не только бесшумную, но и бескровную смерть. Учитывая уровень потребления алкоголя в Центральной Европе, не составит особого труда изобразить, как друг выводит пьяного на улицу подышать свежим воздухом. Телохранитель потащит его в более или менее вертикальном положении, поддерживая за плечо: глуповатая улыбка на лице, и все будут уверены, что один из посетителей просто переусердствовал, отдавая дань крепкой настойке «Цвак уникум», фирменному напитку ресторана.
Джэнсон согнулся пополам, упираясь лбом в выложенную плиткой стену, затем обернулся, всем своим видом показывая опьянение. Внезапно в одном взрывном движении он бросился вперед и вправо, погружая колено в пах телохранителю, от неожиданности отпрянувшему назад. Тот, ахнув, едва устоял на ногах, но все же успел набросить петлю Джэнсону на плечи, отчаянно пытаясь поднять ее вверх, на уязвимую шею. Джэнсон ощутил, как леска впивается ему в тело обжигающей лентой. Ему оставался только один путь: вперед. Вместо того чтобы попятиться, Джэнсон навалился на своего противника, ударяя подбородком ему в грудь. Затем, сунув руку громиле за пазуху, он достал из кобуры под мышкой пистолет с глушителем: нападавший не мог освободить руки, продолжая затягивать удавку. Он должен был сделать выбор. Бросив удавку, громила ударил сверху вниз Джэнсона по руке, и выбитый пистолет с грохотом упал на мраморный пол.
Внезапно Джэнсон вскинул голову, ударяя противника макушкой по подбородку. Нижняя челюсть громилы налетела на верхнюю, и послышалось громкое клацанье зубов. Одновременно Джэнсон обвил своей правой ногой его левую ногу, выставленную вперед, и навалился на него всем своим весом. Не удержавшись, громила упал на пол навзничь. Однако он был хорошо натренирован и, падая, зацепил ногой Джэнсона за щиколотку, сбивая его с ног. Джэнсон со всего размаха ударился спиной о мраморные плиты, но, не обращая внимания на боль, поднялся и шагнул вперед, со всей силы ударяя громилу ногой в пах. Зажав бедрами его левую ногу, он схватил руками правую, выворачивая ее в колене. Лицо громилы исказилось от ярости и страха; поняв, что замыслил Джэнсон, он принялся лихорадочно вырываться, чтобы не дать осуществить задуманное. Однако остановить Джэнсона было нельзя. Хладнокровно следуя методу, в то время как все его инстинкты вопя требовали идти по наиболее простому пути, он поднял выпрямленную левую ногу громилы и, воспользовавшись своим коленом в качестве упора, навалился на нее всей своей тяжестью и давил до тех пор, пока не послышался хруст выкрученного сустава. Из-под влажного покрывала мышц этот звук донесся не треском ломающегося дерева, а приглушенным хлопком, сопровождающимся тактильным ощущением,
Громила открыл было рот, собираясь закричать; невыносимая боль усиливалась сознанием того, что его только что навсегда искалечили. Изуродованный коленный сустав никогда не срастется. Как правило, травмы, полученные в бою, доставляют невыносимые муки позднее; эндорфины и гормоны стресса на время заглушают боль. Но боль от подобной травмы колена, насколько знал Джэнсон, может оказаться настолько сильной, что жертва потеряет сознание. Однако телохранитель был опытным бойцом; даже содрогаясь в конвульсиях, он попытался сделать удушающий захват могучими руками. Джэнсон чуть присел, подаваясь вперед так, чтобы колени всем весом его тела ударили громилу в лицо. Это был удар молота по наковальне. Послышался судорожный вздох, и громила потерял сознание.
Подобрав пистолет с глушителем – как он увидел, это был «ЧЗ-75», очень эффективное оружие чехословацкого производства, – Джэнсон неуклюже засунул его в глубокий нагрудный карман.
Послышался стук в дверь – он смутно припомнил, что стучали и раньше, но его сознание, сосредоточенное на поединке, отметало все посторонние звуки – и настойчивые венгерские ругательства: посетители стремились в туалет. Подхватив громилу-телохранителя, Джэнсон аккуратно усадил его на унитаз и спустил ему брюки до колен, привалив плечом к стене. Если не присматриваться внимательнее, будет видна только нижняя половина его тела. Заперев дверцу кабинки изнутри, Джэнсон пролез под перегородкой и открыл задвижку двери в туалетную комнату. Виновато пожав плечами, он под взглядами четырех разгневанных посетителей вышел в коридор.
Громоздкий пистолет неуютно давил на грудь; Джэнсон застегнул пиджак на одну нижнюю пуговицу. В конце коридора он увидел двоих телохранителей, бывших до этого у стойки бара. По выражению их лиц – недоумению, быстро сменившемуся неприкрытой ненавистью, – он понял, что они надеялись помочь своему приятелю вывести «пьяного» из ресторана. Когда Джэнсон поравнялся с ними, один из них, тот что повыше, шагнул вперед, загораживая ему дорогу.
С абсолютно непроницаемым лицом он негромким голосом обратился к Джэнсону по-английски с сильным акцентом:
– Ты должен вести себя очень внимательно. Мой напарник держит тебя под прицелом своего пистолета. Очень мощного, очень бесшумного. У нас в стране часто случаются сердечные приступы. Все равно сердечный приступ может привлечь внимание, а мне бы этого не хотелось. Можно придумать что-нибудь более изящное. Но ты не сомневайся, мы без колебаний разберемся с тобой прямо здесь.
Из зала донеслись звуки веселья и мотив, распространившийся в прошлом столетии по всему земному шару. «С днем рождения!» Boldog szuletesnapost! Здравница ничего не потеряла, будучи произнесена по-венгерски. Джэнсон вспомнил длинный стол с четырьмя заиндевелыми бутылками шампанского, за которым сидели два десятка гостей.
С перекошенным от ужаса лицом Джэнсон вскинул руки к груди, в театральном жесте испуга. Правая рука, оказавшаяся прикрытой левой, нащупала рукоятку громоздкого пистолета.
Джэнсон помедлил одно мгновение, дожидаясь еще одного звука, также неразрывно связанного с праздником, в Венгрии, как и везде: хлопка пробки. Он прозвучал через секунду: открыта первая из четырех бутылок шампанского. При звуке второй вылетающей пробки Джэнсон нажал на курок пистолета с глушителем.
Негромкое «пук» затерялось на фоне громких праздничных криков, но на лице громилы появилось выражение ужаса. От Джэнсона не укрылся венчик шерстяных ниток, распустившийся вокруг едва различимого отверстия на животе. Телохранитель как подкошенный рухнул на пол. Одно ранение в живот не привело бы к подобному результату. Такое могло означать только одно: пуля пробила верхнюю часть брюшной полости и застряла в позвоночнике. Это привело к мгновенному прекращению прохождения нервных сигналов по спинному мозгу и как следствие полному параличу нижней части тела. Джэнсону были хорошо известны эти красноречивые свидетельства полной каталепсии; по своему опыту он знал, как такая рана воздействует даже на закаленных бойцов: их захлестывает чувство жалости. Жалости к необратимой утрате собственного здоровья, что порой даже заставляло забыть о мерах, предотвращающих потерю жизни.