Директория IGRA
Шрифт:
– Возрадовались-то как!
– Чему?
– Ты что, газет не читаешь?
– Мало ли какую чепуху в газетах печатают!
– Я о Нобелевской!
– И что же?
– снова не понял.
– Его (о ком она?) у нас, видите ли, обижали! И имя изменит, фамилию жены, если своя явная, возьмет, и пластическую операцию сделает, чтобы нос не выдавал, и начисто голову сбреет, чтобы ходить в парике, если волосы явные, курчавые и рыжие.
Покончив с ними, избранными, взялась за эрмов: обнаглели, пролезли, и первые помощники, и первые замы... и пока Мустафа пытался
– Чего ты молчишь?
– Зря ты это затеяла.
– Нет, не зря: самые древние - они и самые зловредные! И ничто их не берет: ни войны, ни погромы, ни наводнения...
– Недавно разлились реки, думали потоп, тыщу лет такого не было.
– Поделом эрмам все=таки досталось!
– Можно подумать, - не хватало еще спорить с женщиной, лежа рядом), что тебя лично кто-то из них обидел.
– Ревнуешь? Я бы!..
– вспыхнула, нехорошо запахло у нее изо рта.
– Ладно, успокойся...
– И желание угасло.
Недавно поцапался Мустафа с одним типом в чайхане неподалеку от своего подполья (за одним столиком оказались) - почти в те же дни, как с той аранкой расстался. И оба - известный игролог и новоявленный, как потом узнал, лидер, множество их нынче, фамилию слышал, а портрета видеть не довелось (при д-ре Новом перестали вывешивать) - друг друга в лицо не знали.
Кажется, тот усомнился: действительно ли Мустафа - аранец.
– Разве не похож?
– Если честно, нет.
– А на кого?
– Ну...
– тот заерзал=замялся, и Мустафа, привычный к таким вопросам, заметил, что когда приехал сюда учиться, то (глядя на его усы, сбрил их потом, Нора настояла - кололся очень) спрашивали:
– Вы гюр?
– Нет.
– Эрм?
– Снова не угадали.
– Так кто же?
– На Кафе, - я им, - еще аранцы живут... Нас тогда знали плохо.
– Зато теперь знает весь мир, как шашлычные здесь открыли.
– Про цветы еще скажите!
– А за цветы спасибо!
– Ирония? Почувствовал, что собеседник сердится.
– Впрочем, и за шашлычные тоже.
– Вы, очевидно, приняли меня за...
– нейтральное бы слово!
– масона?
– Да.
– Надо отдать должное: покраснел (не все еще в нем потеряно).
Потом говорили про всякие анти и шовио, выйдя на нулевой цикл, с чего любая стройка начинается, будь дом или государство, - к тому, чье имя на устах, буквы вкривь и вкось (муми, ни одной собственной ткани): отыскалась частичка этой мути!
Сыплет именами, вычитывая, словно с листа (так приобрел популярность, в лидеры выбился), - сначала отцовскую линию, тут одна тьмутаракань лесная или степная, а потом материнскую - вот она, муть, меж скандами и шотлами, в третьем колене, ноль целых столько-то, и в ней, мол, дьявольский зуд рушить и казнить.
И о дальнем стратегическом умысле перемешать всех, и чтоб в каждом была эта муть: способные к адаптации, расширяют
– Ну и что же? Вытравлять?
– Увы, упустили момент, надо бы сразу!
– Смерть помешала?
– Чья?
– насторожился.
И тут Мустафа выпалил насчет показательной казни, которую готовил Самый:
– И где! На Горбатой площади!
Нить утерялась, а скулы-то у собеседника...
– в каждом сидит, притаился в генах, скуластый тартар.
– От ваших, - заметил Мустафа, - умозаключений... э... как вас?
– Неважно!
– огрызнулся тот.
– ... пахнет, будто шерсть на баране жгут.
– На костры намекаете? Печи?
– Можем и пофилософствовать. К примеру, о филиях и фобиях.
– Мы их пригрели, а они, неблагодарные, носы воротят (и никто, мол, эту антиномию не решается постичь).
– Многие филии частично объясняет теория КаэН, не находите?
Не знает! В Вышке потому что не учился - хромает в теории, эмоциями берет, хотя, на эмоциях - и КаэН.
– Именно это, - и расшифровал: Комплекс Неполноценности, - подвигает (по Адлеру) ко всякого рода акциям во имя...
– Умолк.
– И все-таки, - угасает в собеседнике пыл, - надо прежде всего очиститься.
– Идея не нова, ее не раз отрабатывали.
– Презумпция доверия?
– ввернул, перебив Мустафу.
– Ну да, не проще ли опереться на готовую мудрость, которая апробирована, и не только на словесном, кстати, уровне.
– Извините...
– прервал Мустафу (неожиданно появился третий, кого ждал).
– Сударь!..
– О! Кого вижу!
– обрадовался тот, увидев Мустафу.
– Дорогой мой учитель!..
– из игрантов, и расшифровал, представляя их друг другу: только что в глазах у собеседника был гнев, веки даже покраснели, не выспался будто, а тут разулыбался:
– Такая честь...
– этикет, не более.
Игрант - особый: многие из бывших учеников нынче на ключевых коммербанковских ролях, и кое=где Мустафа представлен экспертом=специалистом в Президентском совете (за красивые глаза?), консультантом в Совете директоров (может, за цвет волос - то ли иссиня=черных, то ли серебристо=седых?)...
– призван замысловатым стилизмом повысить рейтинг благотворительности в процессе, так сказать, фондирования, и легко на солнечной машинке, кнопками раз=раз, умножить, приплюсовать, вычесть... минимум вычетов! получить, какая за год сумма, вполне достаточная (кроме зарплаты, она символична) для безбедной (?) жизни.
(А еще недавний спонсорский приз, не учтенный налоговыми службами, за первое, римской цифрой, место в блицтурнире памяти Чемпиона мира по композиции!.. переплелось прошлое с настоящим, ребус: кого Самый натравил на Паука!)
Так что по части финансов у Мустафы комар носа не подточит: должностями не торговал, взяток не брал, бестселлеров не сочинял, чтоб купюры оседали, не выдающийся хирург, который состязается с Всевышним, несут за труд воскрешенья, не мечтает даже (очень хочется) попасть в сверхмощный концерн, весь мир о нем толкует, - Alter еgo.