Дискорама
Шрифт:
— Что выделывает, а? Что выделывает! — произнес Шпицель. — Пора вызывать авиацию, а, господин полковник?
— Вызывай, у тебя все полномочия! — ответил Танжер, глядя в бинокль на седловину. Но там, разумеется, не было заметно никаких перемещений.
Старшина стал вызывать полудюжину лаунчмоду-лей, которых на эту операцию выбивал из резервов лично Танжер. В штабе армии он обещал самые широкие перспективы, врал, сорил новыми показателями, и ему поверили, как верили до сих пор, но что теперь? Где эти перспективы?
— Знаете, сэр, мне кажется, он хочет показать, что сделает с нами
— А что с авиацией?
— Через десять минут будут.
— А что ты сейчас у меня спрашивал?
— Я говорю, он мог бы ударить в центр отделения и положить всех солдат, но он выстрелил перед ними, чтобы только напугать.
— И что?
— Он делает предупреждение, он не хочет никого убивать.
— И что?
— Думаю, он выдавливает нас с этой позиции, и если мы будем упорствовать, положит всех.
— Не порите чепухи, старшина! — закричал Танжер. Шпицель высказал его собственные опасения, а это простить было трудно… — Потрудитесь отдать распоряжение о наступлении, старшина! Мы наступаем, и точка!
— Да, сэр, — вздохнул Шпицель. — Камарон, я вызвал поддержку с воздуха! Как только они станут наносить удары — броском вперед! Все понял?
— Если будут бомбить, мы там будем, сэр…
— Вот и отлично.
Шпицель отключил рацию и улыбнулся Танжеру:
— Похоже, мы еще на коне, сэр.
— Разумеется.
Танжер поднес к глазам бинокль и снова ничего не увидел. У него возникло стойкое ощущение, что его водят за нос, однако никаких доказательств этому он пока не видел.
«Подождем», — решил полковник и посмотрел на часы. Поддержка с воздуха ожидалась через пять минут.
131
Лаунчмоцули появились в точно обозначенный срок. Они заходили с юго-запада, откуда седловина была хорошо видна.
«Сейчас захерачат…» — подумал Танжер, любуясь безупречным строем боевых машин.
— Камарон, приготовься, они идут! — скомандовал рядом старшина Шпицель.
Когда до бомбометания оставались какие-то секунды, головной лаунч вдруг полыхнул яркой звездой, превратившись в огненный шар, и в него, один за другим, влетели остальные машины группы, дополнив чудовищную картину детонации топлива и боекомплекта.
Примерно секунду этим спектаклем можно было любоваться в полной тишине, а затем по ушам ударила налетевшая звуковая волна и за ней более спокойная — взрывная, с легким запахом горелого пластика.
Это был конец, это было крушение всех дерзких планов, и, пока Танжер осознавал это, старшина Шпицель толкнул его в бок и поднес к его уху рацию, хотя она орала так, что он услышал бы и с десяти метров.
— Старшина, что за дела?! У нас покалечены две машины — какая-то скотина бьет с холма бронебойными снарядами! Вы что, пропустили туда тардионские машины?
— Иди ты в задницу, Сломбер, скорее всего, это снайпер… Какие у вас потери?
— Два «грея» истекают маслом, у «гасса» парализована пушка — главная тяга перебита! Что нам теперь делать, жопа ты железная?! Что нам делать?
— Что им делать, сэр? — спросил старшина, обращаясь к полковнику, а тот, потерев лицо ладонями, поднялся в полный рост и сказал: — Отводите группу, старшина.
— Вы уверены, сэр? — уточнил старшина, поднимаясь и на всякий случай держась позади полковника.
— Уверен! И не прячьтесь вы за меня, Шницель, бронебойная пуля прошьет нас обоих, как мешки с сухарями, если снайперу этого захочется.
— А ему не хочется?
— Думаю, не хочется. Он уже послал нам достаточно намеков, что не желает никого убивать, если мы не окажемся столь глупы, что вынудим его сделать это.
— Я это тоже заметил, сэр.
— Тогда отводите группу, старшина, сегодня он победил.
— Снайпер?
— Нет, не снайпер. Сегодня победил Джек Стентон, причем в который раз.
— Кто это, сэр? Я о нем не слышал.
— О нем мало кто слышал, но нам от этого не легче.
— И с той стороны тоже отводить?
— Отводите, ведь ходовую-то он им не повредил — намек яснее ясного…
Танжер включил рапид и связался с новым водителем:
— Подгоняй машину. Да, на прежнее место, меня нужно забрать! Да, все закончилось, придурок! Живо, я сказал. Живо!
Чтобы экономить электричество, Джек не включал вентилятор и оставил дверцу кабины чуть приоткрытой. Прохлады от этого не было никакой, но все же воздух вроде становился посвежее.
Джек держал машину спиной к отшлифованной ветрами глиняной стене, укрываясь под каменистым козырьком, который располагался на высоте метров двадцати. Если бы он обрушился, откапывать всех пришлось бы экскаватором, но этого Джек сейчас не боялся — козырек надежно укрывал его от возможной атаки с воздуха.
Напротив, у противоположной стены, прятал свой «гасс» Папа Рико. Его пушка была самым главным аргументом группы. Папа стрелял метко и не тратил снаряды зря. Под прикрытием его контратаки Джек планировал подобраться к противнику и разрядить гранатометы, а потом еще пощелкать из пушки по вентиляторам и навесному оборудованию. А потом… О том, что будет потом, думать не хотелось, их загнали в каньон без связи, Хольмер несколько раз пытался пробиться к заблокирован ной группе, — Джек и его товарищи слышали этот отчаянный вой десантных геликоптеров, грохот орудий и стрекотание автоматических пушек, но было ясно, что противник готовил западню заранее и у него все было схвачено. Хотя всякий раз теплилась надежда на то, что их разблокируют. Все напрасно, реальность оказывалась строже.
«Грей» капрала Баркли стоял почти посреди каньона, подняв кверху манипулятор с артавтоматами. Баркли тоже проветривался одной лишь дверцей, чтобы сохранить подвижность зенитных пушек. Думал ли он о сдаче? Наверное, думал, как думал и сам Джек и, безусловно, Папа Рико. Будь они призваны вчера, сегодня уже подняли бы манипуляторы — этот жест понятен в любой армии — и вышли бы живыми и довольными.
Но срок службы в определенном подразделении создавал порой свои непреодолимые препятствия. Джек знал, и Баркли знал, и Папа Рико тоже знал, что можно сдаться и даже перейти на сторону арконов, продолжив контракт, однако… Дело чести? Никто из них не мог объяснить это словами, но они знали одно — нужно биться до последнего снаряда, а потом еще оставался таран.