Дитеркюнхель
Шрифт:
– Вот мы и приехали, Дитеркюнхель!
После тех страшных дней Дитера никто так не называл. Он даже растерялся, и чуть не расплакался. Хорошо, что он научился смахивать слёзы так ловко, что взрослые даже не замечают. А ещё можно подставить лицо ветру, и тогда покрасневшие глаза объясняются тем, что надуло. Наш герой прошёлся вдоль увитой плющом каменной стены и оказался в ухоженном дворике. Шумно взмахивая крыльями, взлетел крупный грач, ворчливо что-то прокричав с высоты. Стука копыт Дитер не услышал, но когда обернулся, повозки за оградой уже не было, и это показалось бы довольно странным любому наблюдательному мальчишке.
Двухэтажный дом умело
– Ну вот и все в сборе, – жизнерадостно заявила тётушка Геральдина, – Ганс! Эни! Это мой племянник Дитер, он непременно скоро подружится с вами, а уж вы, будьте любезны, подружитесь с ним.
Пока садовник разговаривал с хозяйкой дома, Эни и Дитер уже начали дружиться: Дитер отдал ей остаток своего кренделя с маком, и она осторожно взяла угощение с ладони щекотливыми губами, благодарно мотнула головой и даже позволила осторожно провести рукой по бархатистой шее. При этом лошадка искоса поглядывала на Дитера из под чёлки большим тёмным глазом, оценивая, не относится ли её новый знакомый к тем злым мальчишкам, которые из зарослей акации кидают камушки в животных и смеются, если кто-то вздрагивает от боли и неожиданности. Ну нет, он совсем не из таких.
Хозяйка пошла в дом «сооружать» ужин, а Ганс тщательно помыл руки в медном тазу, выплеснул воду под цветущую сливу и, напевая жизнерадостное «бум-бурубум-бум-бум», повёл Дитера знакомиться с округой. Ухоженный дворик перед домом порадовал бы даже глаз геометра и душу генерала. Прямые линии мощёных дорожек, строгая форма цветников, похожих на построения легионеров перед битвой, и ровно подстриженные кусты выдавали военное прошлое садовника. Позади дома, всё пространство занимал большой сад, чем дальше от дома, тем более густой. В первую минуту он показался просто огромным. Ганс тем временем по-военному докладывал об огромных, как капуста, пионах, светящихся ярко-белым и розовым, о груше с сочными и сладкими плодами, которые созреют летом, о ручье, начинающемся ключом около тётушкиной мастерской и бегущем к речке. Дитер согласно кивал в ответ, тоже стараясь делать вид взрослый и строгий.
В доме самым замечательным открытием была лесенка на мансарду. Сердце Дитера даже затрепетало, когда сообщили, что там, наверху, и будет располагаться детская комната. В комнате всё оказалось приготовлено к его приезду: мягкая кровать, вязаный коврик на полу, чисто вымытые оконные стёкла. Ветерок шевелит занавесками в солнечных пятнами. Если лечь на подоконник и вытянуть шею, увидишь внизу флигель Ганса, потряхивающую гривой Эни. Чей-то пёс присел на противоположной стороне дороги, яростно чешет тёмное ухо. Седой горожанин с небольшим саквояжем спешит по улице мелким семенящим шагом. Крики стрижей в небе. Утром, вероятно, солнце навещает эту комнату в первую очередь.
К вечеру Дитера отмыли от дорожной пыли, накормили, переодели в откуда-то взявшуюся пижаму его размера и уложили в накрахмаленную постель с запахом трав и цветов. Тётушка надвинула ему на плечо тёплое одеяло, потеребила волосы и проговорила нараспев:
– Будет день, будет звон, будет кошка, будет слон.
Ночь твои глаза закроет – сон покажет, чудный сон.
– Спокойной
Чмокнув Дитера в лоб, она подняла подсвечник и направилась из комнаты. Она не дождалась ответа, но если бы обернулась ещё разок, то возможно разглядела бы в сумраке, как губы Дитера шевельнулись в беззвучном: «Это мой дом».
***
Поскольку следующий день оказался ярмарочным, самой тётушке Геральдине спать этой ночью почти не пришлось, ведь горожане могут расстроиться, если к воскресному дню на их столах не окажется любимых сладостей! Те, кто одет победнее, обычно спрашивают простые лакричные и медовые конфеты, цеховые мастера и их жёны охотнее возьмут цукаты, ореховое печенье и глазурованные фрукты, но уж господа, облачённые в тиснёный бархат, с золотыми украшениями на шее – они не смогут пройти мимо ярких и изящных марципановых фигурок и, разумеется, мимо шоколада в небольших муаровых коробочках с яркими красными лентами.
Тётушка Геральдина обожает ярмарки не только потому, что бойко и споро раскупается её сладкий товар, но ещё и за то, что в такие дни всегда легко разговориться о том и о сём с людьми знакомыми, малознакомыми и никогда раньше не встречавшимися. Одни делятся радостью, другие печалью. А слёзы и смех человеку нужны, чтобы душа не пустела, не закостеневала без движения, чтобы не становилась слишком хрупкой.
Сегодня на торговой площади происшествие: крепкая высокая кухарка гоняет вдоль рядов и лупит полотенцем маленького толстого булочника. Тот, как выясняется, выдавал хлеб из ржаной муки за пшеничный, добавляя в тесто гашёную известь, что и делало булки светлыми. Жульничество раскрылось, когда при нарезке кухарка обнаружила внутри крупный известковый комок. Обманщик даже не потрудился хорошо просеять муку. Взмахи полотенца следуют один за другим, а окружающие смеются над жуликом и дружно подбадривают женщину.
– А вот и мы, здрасьте, – на прилавке повисла симпатичная тринадцатилетняя особа со счастливым беспечным взглядом и распущенными светлыми волосами. Девчушка радостно припрыгивает то на одной правой, то на левой ноге, грациозно отводя вторую в бежевом башмачке в сторону и назад. Солнечные блики пляшут на её лице в такт этим прыжкам.
– Золушка! Веди себя прилично! Здравствуйте, Геральдина, – это отец девчушки, королевский лесничий Витольд.
Лесничий – совсем не маленькая должность в королевстве, почти министерская, но, видно, тишина деревьев и густых зарослей, заглушающая звуки и суету сделала и своего хранителя таким же негромким и даже неприметным. По своему положению мог бы в шёлке-бархате пройтись, меха надеть напоказ, а выглядит простым горожанином, и даже боты не расшиты бисером. Геральдина где-то слышала, что и происхождением своим Витольд мог бы гордиться как мало кто другой. Пращур его ушёл рыцарем в крестовый поход, там и погиб славно.
– Ну здравствуйте, соседи!
Семья Витольда действительно жила рядом, а вовсе не той улице, где собрались самые заносчивые дома Линсена.
– Как поживает Хильда, девочки?
– Хильда вернулась из Венеции, в хорошем настроении, привезла какие-то вазы и новые платья: два себе, потом Эмили и Кларе. Золушка у нас младшая, ей-то всё от сестёр достаётся, это очень удобно, и думать не надо. А потом – сорванец сорванцом, то в саже вымажется, то на забор залезет. Зато уж такая помощница растёт, два раза ничего просить не надо, – лесничий обнял дочку за плечи. – Золушка, ну что мы купим?