Дитя дракона

Мартин Миранда

Никто другой не мог собирать его. Только мы. Мы были высокомерными дураками. Своей жадностью мы сами погубили себя. Когда организовались фракции и вырвали контроль над поставками, ограничив поток эписа, мы думали, что это только обогатит нас. Вместо этого это привело к восстанию всех других рас. Они объединились и почти стерли нас с лица планеты.

Я был членом фракции. Я сыграл свою роль в уничтожении моей расы.

Я заблокировал свои воспоминания о временах, предшествовавших Опустошению. Я забыл, какую сыграл роль. Спрятал, похоронил так глубоко, что я больше не думал, что это я. Я стал другим мужчиной,

но, увидев повторы — это не исчезло и не забылось. Просто спряталось и ждало, чтобы вернуться. Ждало, чтобы напомнить мне, что сейчас я ничем не отличаюсь от себя тогда. Мое проклятие в том, что я пережил Опустошение.

Мое наказание — бродить по пустому городу и знать, какую роль я сыграл в его падении.

У меня нет на это времени. Я отбрасываю воспоминания и иду в город. Сегодня мы отдохнем здесь, а завтра рано утром отправимся в пещеры, и я соберу эпис для Калисты. Я смотрю, как она идет рядом со мной, и вижу, что она слабеет. Ее слабое тело не приспосабливается к жаре.

Мы добираемся до моего дома, и я разгружаю свой рюкзак, чтобы приготовить последнее мясо гастера, зная, что это придаст ей сил. Как только мы поели, я повел ее к своей кровати, в которую мы укладываемся вместе. Она прижимается ко мне, и я нежно поглаживаю ее, желая снова доставить ей удовольствие.

Жара, должно быть, сильнее повлияла на нее, чем я опасался, потому что она слишком быстро проваливается в беспокойный сон. Я обнимаю ее, надеясь, что мое тело охладит ее, и проваливаюсь в беспокойные сны.

Я просыпаюсь раньше нее и лежу очень тихо, прислушиваясь к ее дыханию. Даже здесь, в прохладном здании, ее кожа теплая. Но все в порядке, потому что сегодня я заполучу эпис. Она потягивается и перекатывается ко мне, широко раскинув руки. Я улыбаюсь в темноте, когда она проводит своей ногой по моей.

— Доброе утро, — говорю я.

Она стонет и потягивается, потом ее веки распахиваются, и я вижу ее прекрасные глаза. По мне разливается умиротворенное спокойствие. Она — мое величайшее сокровище. Она что-то говорит, и я стараюсь следить за ее словами.

— Доброе утро, — медленно повторяю я.

Она подражает звукам, которые я издаю, и через мгновение говорит.

— Доброе утро, — говорит она на моем языке, улыбаясь от уха до уха.

Я вылезаю из постели и одеваюсь, жестом предлагая ей сделать то же самое.

— Сегодня опасно, — говорю я, указывая на свой лохабер.

Она переводит взгляд с него на меня, потом кивает. Она поднимает руку ко лбу, а затем резко опускает ее, хихикая. Я улыбаюсь, не зная, что означают эти движения, но это делает ее счастливой. Я готовлю завтрак, а потом собираю припасы, которые нам понадобятся на день. Пещера находится по меньшей мере в двух мирах ходьбы. Сам я могу сделать это быстрее, но небезопасно оставлять ее одну. Защитный купол не работал в течение многих лет, и сюда часто вторгаются стаи опасных животных. Мое присутствие — единственное, что держит их под контролем.

Я закидываю припасы на спину, и мы выходим, когда солнце едва показывается из-за горизонта.

Путешествие в пещеру проходит без происшествий. Калиста говорит почти без остановки, но мне нравится слушать звук ее голоса. Я нахожу его успокаивающим, почти музыкальным. Слушая ее, путешествие пролетает быстро, и вскоре вдали вырисовывается высокий

холм. За ним скрывается длинная черная расщелина, которая ведет вниз, в пещеры. Я притягиваю Калисту к себе и жестом показываю, чтобы она держалась рядом.

— Близко, — медленно говорю я. — Очень опасно. Опасность.

Она кивает, и ее губы дрожат. Я ненавижу вызывать у нее страх, но, если бы у меня был выбор, я бы не взял ее с собой вниз. Достав свой лохабер, я готовлю его и достаю из сумки маленький факел, затем дышу через внутренние горловые железы, зажигая его. Я держу его высоко над головой, чтобы его свет не ослепил нас. Мы идем в темноту. Свет дня исчезает позади нас, и факел — наше единственное освещение.

Я тщательно выбираю путь вниз, чтобы не привлекать ненужного внимания. Многие из наиболее враждебных созданий Тайсса живут в пещерах, потому что они прохладны и являются желанным убежищем от постоянной жары поверхности. Внезапно Калиста спотыкается и сбивает несколько камней. В почти безмолвных пещерах звук громогласен и эхом отражается от каменных стен. Эхо перебивает визг, потревоженных сисмисов. Воздух наполняется звуком их кожистых крыльев.

Сисмисы несутся вниз как орда — шелест крыльев, скрежет зубов и когтей. Я хватаю Калисту и падаю на землю. Сисмисы в основном слепы и охотятся, ориентируясь на звук. Какое-то мгновение она борется подо мной и замирает только тогда, когда я шиплю. Сисмисы шныряют и летают вокруг в поисках добычи, пока, наконец, не возвращаются на свои насесты под потолком.

Я откатываюсь и позволяю ей встать. Я зажимаю рукой рот, чтобы дать понять, что нужно вести себя тихо, а затем указываю на потолок. Она пристально вглядывается в тени, прежде чем кивнуть в знак понимания. Взяв ее за руку, я веду ее вглубь пещеры. Пол приобретает уклон вниз, затем проход сужается, и мне приходится поворачиваться боком, с трудом протискиваясь.

Когда мы выходим из прохода перед нами открывается просторная пещера. Пол пещеры тонким слоем покрывает вода, а по обе стороны стены покрыты красными волнистыми гребнями, уходящими вверх. Эпис растет с потолка длинными переливчатыми нитями. Мне больше не нужен мой факел, так как растение испускает мягкое бело-голубое свечение.

У входа Калиста ахает. Пещера довольно красивая. Я смотрю на нее свежим взглядом, представляя, что она должна увидеть. На Тайссе не так много мест, где изобилует жизнь, но пещера эписа — это сама жизнь. Однако красота таит в себе страшную опасность. Волокнистое растение растет только в этих подземных бассейнах, которые гигантские песчаные черви называют домом. Здесь мы подвергаемся большому риску нападения.

Девушка ходит и осматривается, ее ноги мягко шлепают по воде, пока она вытягивает шею, чтобы все рассмотреть, и все время говорит на своем родном языке. Я улыбаюсь в ответ на ее радость.

Однако мы не можем оставаться здесь долго, поэтому я забираюсь на ближайший валун и срезаю светящуюся прядь нитей. Свет тускнеет, когда она падает на землю, и я спускаюсь вниз, чтобы осторожно собрать прядь.

Когда я опускаюсь на колени, у меня под ногами вибрирует и трескается земля.

Я поднимаю глаза, но уже слишком поздно. В нескольких метрах передо мной из земли с визгом вырывается личинка землии. Я бросаю эпис через плечо в сторону Калисты.