Дитя Ее Высочества
Шрифт:
– Дар, я чего тут подумал-то… Служанка сказала, что парень, вместе со своей матерью, которая у принцессы повитухой была, переехал в Наррои. И через него мы хотели эту самую старуху найти. Так?
Его Высочество молча смотрел на брата, не желая подавать театральных реплик.
– А зачем он нам?
– продолжил герцог, убедившись, что подыгрываний он от брата сегодня не дождется.
– Давай сразу попробуем эту повитуху найти.
– Гениальная мысль!
– восхитился Дарин и тут же посетовал на собственную тугодумность.
– И как это она мне самому в голову не пришла? Не расскажешь, как ты ее искать
– А зачем нам фамилия?
– лукаво усмехнулся герцог.
– Ты вот меня спрашивал, сколько красноголовых в Наррои. А сколько в городе повитух, не задумывался? Вряд ли больше десятка. И у какой-нибудь из них обязательно отыщется рыжий сынок.
– Я понятия не имею, сколько тут повитух и сколько их вообще нужно, - ворчливо откликнулся Его Высочество, которому идея гениальной не показалось.
– О процессе рождения я знаю только то, что… - Дарин задумался, но уточнять не стал, тем самым демонстрируя свое полное невежество в данном вопросе.
– И где ты возьмешь список этих гипотетических повитух? Даже на то, чтобы их адреса разузнать, уйдет не один месяц.
Улыбка герцога стала еще шире, сияя, словно вешнее солнышко.
– А ведьмы на что? Они же как раз людей искать научены. И с повитухами вроде как коллеги. Сейчас я смотаюсь к трактирной кухарке и вызнаю у нее адресок самой что ни наесть лучшей ведьмы. Потом метнусь к ней и…
– Нет уж, дорогой братец!
– возразил Дарин, которому план все еще не нравился, но и лучшего он предложить не сумел.
– На этот раз мы пойдем вместе.
***
Ночная Наррои была куда оживленнее дневной. И не только потому, что в светлое время суток палящее солнце нещадно гоняло праздных гуляк с раскаленных улиц. А потому что нарроицы искренне полагали: тайная жизнь была куда интереснее дневной. И важнее. С этим не соглашались только дельцы. Но, несмотря на то, что именно купцы обеспечивали благополучие города, численного перевеса они не имели. Поэтому, по крайней мере, до первых петухов, те, кто причисляли себя к деловому люду, были единственными, мирно почивавшими в своих постелях.
Поэтому переулки и напоминали царство Нечистого. Ведь всякому известно, что во владениях Герцога Ночи стоит вечная темнота, в которой шмыгают бесчисленные тени, угрожая душам самыми страшными карами.
Пожалуй, ночные тени Наррои были, порой, опаснее своих братьев из Подземья. Но среди них можно было встретить не только бретеров[1], воров и убийц. Но и, например, томящихся кавалеров, спешащих на встречу с возлюбленной. Или игроков, тайком от жен и работодателей желающих проиграть собственное жалование за партией так любимых Фортуной костей. И честного пьяницу, пробирающегося в любимый кабачок и жмущегося к стенам только по той причине, что освещения в Наррои отродясь не было. А, как уже было сказано, в темноте могло прятаться всякое.
Самый же перец столь пикантной ситуации заключался в том, что еще за сто пятьдесят лет до описываемых мною событий в этом сказочном городе было введено неукоснительное правило. После того, как часы на башни святого Таренера отбивали десять часов вечера, добропорядочные граждане покидать своих жилищ права не имели. Введен сей закон был в интересах всего того же купечества. Благородные дельцы утверждали, что под покровом ночи в Наррои толпами шляются шпионы, готовые буквально из-под носа украсть секреты честных торговцев.
Конечно, с тех пор власти успели выяснить, что от ограничения передвижения в ночное время шпионить меньше не стали. Но правило отменить то ли позабыли, то ли поленились, но так оно и осталось. Поэтому, прячась от ночных патрулей в подворотнях, стоило быть особенно осторожным. Мало ли на кого можно наткнуться в темном закутке? Не один ты от бравых солдат прятаться можешь.
Немало презабавнейших историй родилось на этой почве. Тому уж тридцать лет как минуло, а нарроицы до сих пор, смакуя, пересказывают, как одной ночью столкнулись в подворотне, прячась от патрулей, господин Критон с метром Парнесом. При том, что господин Критон направлялся к метрессе Парнес. А сам Парнес в ту ночь мечтал навестить госпожу Критон. Что и выяснилось в той же самой подворотне. Шум тогда поднялся весьма знатный.
Вот и наши герои, пробираясь ночными переулками, куда, просовывая любопытный взор в щелочку между нависающих вторых этажей, заглядывала луна, этой ночью столкнулись с парой интереснейших личностей.
Первая встреча не оставила после себя ничего, кроме усилившегося глухого раздражения принца и тяжелого недоумения герцога. Не успели братья прошмыгнуть в узкий тупичок между домами, как блондин почувствовал у своего горла холодную и крайне неприятную сталь. И ситуация была бы понятна, если у них потребовали кошелек, жизнь или, даже, невинность. Но тот, кто прижал не на шутку перепуганного блондина к стене, молчал, прислушиваясь к клацанью подкованных сапог стражи.
И даже после того, как каблуки проклацали вдаль, открыть рот злоумышленник так и не решился. Впрочем, как предположил Далан гораздо позднее, вполне возможно, что напавший был немым. Нетерпеливый Дарин, мгновенно устав от этого молчаливого поединка, разбираться ни в причинах нападения, ни в причинах молчания не стал. А просто, так же не тратя пустые слова, взял и проделал в злодее пару аккуратных дырочек. Отвесив, почему-то, герцогу подзатыльник, и ворча о том, как ему надоели местные оборванцы.
Второй раз в неприятности попал опять-таки неугомонный блондин. Хотя, ради справедливости, стоит отметить, что в эту ночь он менее всего желал попадать в неприятности. Но, так или иначе, а в очередном закоулке его поджидали жаркие объятия жрицы свободной любви. Объятья были душными, сильными, как у гвардейца, и не желающими отпускать попавшуюся в них птичку.
Блондин начал всерьез переживать за целостность своих костей. Как тут отблески факелов проходящих мимо стражников мгновенно заставили забыть его о прежнем страхе. Юный Далан уж было подумал, что его нагнала так неосторожно потревоженная им Латиция. И храбрый красавчик заорал бы, позабыв о необходимости конспирации. Вот только объёмные груди прелестницы, душившие не хуже подушки, не позволили ему не только кричать, но и дышать. Благодаря им он и сообразил, что Латицией «бабочка» быть не могла. У последней и при жизни подобных роскошеств не наблюдалось.