Дитя Ее Высочества
Шрифт:
Женданского Зверя очевидцы - те, которые выжили, конечно - описывали как хищника наподобие волка, но размером с корову. Он обладал очень широкой грудью, длинным гибким хвостом с кисточкой на конце, как у льва, вытянутой мордой, словно у борзой, с небольшими заострёнными ушами и огромными, выдающимися из пасти клыками. Шерсть у Зверя была желтовато-рыжей. Но вдоль хребта на спине имелась полоска тёмной шерсти. Иногда говорили о крупных черных пятнах на спине и боках. Стоит отметить, что такое описание почти полностью соответствует гиене, если не брать в расчёт его размеров. Не это ли
Но не спеши делать выводы, дружок! Это чудо ни в коем случае нельзя называть обычным животным, потому как он даже нападал совсем необычным образом. Зверь в первую очередь метил в голову, раздирая лицо. А не пытался, подобно привычным нам хищникам, перегрызть горло или конечности. Он сбивал жертву наземь стремительным броском, но позже освоил и иную тактику - приблизившись в горизонтальном положении, поднимался перед жертвой на дыбы и наносил удары передними лапами. Что, безусловно, свидетельствует о его недюжинном интеллекте. Своих жертв он часто оставлял обезглавленными. Если Зверь был вынужден бежать, он уходил лёгкой ровной пробежкой…
Ты дрожишь, мой юный друг? На твоих глазах я вижу слезы? Разве тебя не увлёк этот рассказ? Право слово, современные люди утратили способность видеть романтизм и красоту. Ну - да, он ел людей. Так ведь крестьян! Зато как любопытно…
Ну, все-все, я больше не буду. Давай лучше вернёмся к нашим героям и посмотрим, что они там поделывают.
***
Его Высочество смотрел на старосту деревни взглядом, полным такого искреннего и неподдельного страдания, что любой мученик за веру не только локти бы сгрыз, но и самостоятельно ложкой печень себе вырезал - из зависти.
Принц тяжко вздохнул, посмотрел между лошадиных ушей, поднял очи к небу и снова перевёл взгляд на старосту. Ничего не изменилось. По слегка подрагивающему затылку жеребца лениво полз овод - не по шкуре, а, видимо из чувства врождённого такта, по кожаному налобнику и потому хозяина не беспокоя. По синему-синему, словно глаза вымечтанной возлюбленной, никуда не спеша плыло облачко. Оно выглядело таким беленьким и чистеньким, что вообще никого не беспокоило: ни овода, ни лошадь, ни крестьян.
Староста по-прежнему мял в руках и без того мятое и грязное шапо[2], переминаясь с одной разлапистой, разбитой годами и дурной обувью стопы на другую. Мужик вздыхал ещё горше принца и мялся, дико, до выкаченного белка, косясь по сторонам.
Почтенного Фифания мучила дилемма. Он, как мужчина образованный и любящий пополнить свою копилку знаний, где-то когда-то слышал, будто высокочтимые лорды обижаются, если на них не смотрят. Но и смотреть вот на такого боязно! А вдруг чего ему не по нраву придётся и он - раз!
– и в ухо. Понятно, что крестьянину к такому не привыкать. Но ухо-то чай своё, ни купленное.
Вот и косился староста, вот и мялся, вот и мял свой шаперон. Главное ведь, непонятно, чего этому благородному-то нужно. Вроде как положено, честь по чести, на все вопросы ответили. А он обратно вздыхает.
– Скажи, что он шутит, - насмотревшись на корёжимую муками мысли физиономию мужика, тоскливо попросил принц у брата.
– Да нет, вроде как всерьёз говорит, - легкомысленно пожал плечами герцог.
И тут же, спохватившись, дёрнул повод своего коня, заставляя его отойти в сторону на пару шагов. Дарин, конечно, тосковал, и настроение у него было самое что ни на есть меланхоличное. Но, как известно, тоску и печаль Его Высочество привык переживать деятельно. Например, шинкуя левреток. И поскольку мелкой живности поблизости не наблюдалось, то принц вполне мог и брата причислить к существам незначительным, безответным, а потому для исправления дурных настроений вполне подходящим.
И, между прочим, Далан оказался абсолютно правым.
– Ну, так спроси у него!
– рявкнул принц, сжимая поводья в кулаке и с места в карьер осёдлывая раздражение.
– Почтеннейший, скажи: ты вот сейчас шутить изволил или правду нам поведал?
– послушно и даже смиренно поинтересовался красавчик.
Староста деревни снова переступил с одной ноги, напоминающей лопасть мельницы, на другую. И рискнул-таки поднять голову, переводя подозрительный взгляд с Его Высочества на блондина. Видимо, такое общение его озадачило.
– Так ить не глухой я чай, - пробасил мужик, опять уставившись в пушистую дорожную пыль.
– С первого раза слыхал. И чаво мне шутки шутковать? Чай не день святого Лоренца, чтоб, значит, шутить.
– А вы шутите исключительно по определённым дням?
– тяжко поразился герцог и опасливо оглянулся.
Люди с настолько серьёзным подходом к жизни его откровенно пугали.
– А вы постоянно чей ли?
– недоверчиво хмыкнул староста.
– А работать когда, ежели шутки шутить? Тоже скажите, молодой господин! Может, на бабу взбираючись, тоже прикажите зубоскалить?
– Так зубоскаля, оно интереснее!
– осклабился красавчик, который зубы свои прикрывал исключительно, когда кулаки старших братьев находились в близости, напрямую угрожающей целостности перламутрового частокола.
– Пока ты шуточки шутишь, она и сбежать могёт, - досадуя на недогадливость молодого поколения, сочно сплюнул мужик.
– Интересный у вас подход в общении с женщинами. А вы не пробовали…
Но крестьянин в вопросах романтических так и остался непросвещённым. Потому что принц, явно не расположенный к обсуждению такой животрепещущей тему, запрокинул голову к небу и натуральным образом взвыл. Тут уж даже его неугомонный братик испуганно притих. Да что там герцог! Даже пеструшка, деловито выкапывающая что-то у забора, с испугу присела, да и снесла яйцо прямо в пыль.
– Э, как… - глубокомысленно покачал головой староста.
– Так вы бы сразу и сказали, что, мол, болезный. Тогда бы я вам про все подробно порассказал. И где бабка Мара, и как её искать. Тока она все больше по бабским делам. Но вам виднее, канешна, - мужик обеими руками решительно нацепил шапо на начинающую лысеть макушку и обстоятельно утёр рот - сначала двумя пальцами, а потом и всей ладонью.
– Так значит, наврал я. Жива Мара-то. Ну, по крайней мере, вначале лета точно была здоровехонька.