Дитя эпохи
Шрифт:
– Завтра уезжаем, – сказал Черемухин.
– Билеты заказали? – спросил я.
– Петя, я вот никак не пойму – дурак ты или только притворяешься? – прошептал Черемухин мне в ухо.
– Какие могут быть сомнения? – спросил я. – Конечно, дурак. Мне так удобнее.
– Ну и черт с тобой! Мог бы вникнуть в серьезность положения, – сказал Черемухин и отвернулся от меня.
Перед сном я попытался вникнуть в серьезность положения, но у меня ничего не вышло. Я устал и уснул.
Проснулся я ночью от непривычного ощущения, что
Том генерала валялся на его подстилке.
– Бог с вами, – говорил Отец, заворачивая иконы в холщовую ткань. – Оставайтесь! Только не выпускайте молитвенники из рук. Иначе будет худо.
За окнами избы слышались приглушенные крики.
В избу вбежал курносый президент, который встречал нас на аэродроме, и воскликнул:
– Отец! Они прорвались!
– Иду, иду! – отозвался патриарх, упаковывая иконы в старинный кожаный чемодан.
– Что будем делать с англичанкой? – спросил президент. В это время в сенях послышались возня, потом звук, похожий на звук пощечины, и крик:
– Пустите!…
Это был голос Кэт. Я, естественно, вскочил с томом Пушкина в руках, на что генерал досадливо сказал:
– Лежи, Петя! Не до тебя!
В избу ворвалась Кэт. Сзади ее держали за руки, но она энергично освободилась и прокричала в лицо Отцу:
– Я не англичанка, к вашему сведению! Я русская!
– Ах, мадемуазель, при чем здесь это? – сказал президент.
– Что вы хотите? – спросил Отец.
– Бежать с вами, – сказала Кэт. – Остаться в Вятке. Навсегда.
– Ишь ты… – покачал головой патриарх.
– Отец, разреши ей остаться, – раздался из сеней хор мужских голосов.
– Нам нужны русские мужчины, а не женщины, – сказал Отец. Потом он взглянул на нас и поморщился. – Нет, это не мужчины, – сказал он.
– Я справлюсь, – героически заявила Кэт.
– Хорошо, – махнул рукой патриарх.
Кэт подскочила к нему и поцеловала. Потом она подлетела к нам, сияя так, будто сбылась мечта ее жизни. Может быть, так оно и было.
– Прощайте! – сказала Кэт. – Я вас никогда не забуду.
Глаза у нее горели, а тело под туникой извивалось и дрожало. Скифская дикость проснулась в Кэт, наша англичаночка нашла свое счастье. Сильные руки юношей подхватили нашу попутчицу, и мы услышали за окном ее радостный вольный смех.
– Прощайте, господа! – сказал Отец. – Желаю вам благополучно добраться до России… В чем сомневаюсь, – добавил он прямо.
Мы что-то промямлили. Отец вышел. Президент вынес следом его чемодан. Через минуту шум на улице затих. Потом он снова возник, но уже с другой стороны. Это был совсем другой
– А что вообще происходит? – наконец спросил я.
– Ложись! – скомандовал генерал, как на войне.
Я лег с книгой. Генерал лег тоже. Мы лежали, как покойники, с молитвенниками на груди, смотря в потолок.
Пролежали мы недолго. Скоро в избу ворвались какие-то люди, голые до пояса и в шапках. В руках у них были копья.
Генерал не спеша встал и повернулся к пришедшим. Затем он величественно перекрестил их томом Пушкина, держа его обеими руками. «Плохи наши дела, если Михаил Ильич косит под священника», – подумал я.
– Благослови вас Господь, киевляне, – сказал Михаил Ильич голосом дьякона.
Киевляне нехотя стянули шапки и перекрестились.
– Мы православные туристы, – продолжал генерал. – Нам необходимо вылететь в Европу.
– Тулисты? Елопа? – залопотали киевляне. Потом они наперебой стали выкрикивать, как на базаре:
– Сусоны голи! Сусоны голи!
– Я не понимаю, – покачал головой Михаил Ильич.
Из рядов киевлян вынырнул мужичонка, у которого в каждой руке было что-то круглое и темное, похожее на грецкий орех, только гораздо крупнее.
– Сушеные головы! – воскликнул Лисоцкий.
– Сусоны голи, сусоны голи! – закивали киевляне.
– Они хотят продать нам сушеные головы, – шепнул Черемухин.
– Нет валюты! Валюты нет! – прокричал генерал. При этом он выразительно потер пальцем о палец и развел руками.
Киевляне спрятали головы и вывели нас на улицу.
Вятка была пуста. Набег киевлян не принес желаемого результата. Ни одного пленного они не захватили. Патриарх Сергий со своим племенем скрылся в необозримых джунглях.
Единственным трофеем киевлян были оставленные чемоданы Кэт. Киевляне потрошили их прямо на улице. Мелькнул синтетический купальник, в котором Кэт загорала на синтетической травке, пошел по рукам пробковый шлем, платья и украшения. В другом чемодане были доллары. Пачек двадцать. Киевляне принялись их делить.
Сердце у меня сжалось. И не от вида грабежа, нет! Я подумал, как счастлива теперь англичанка, бывшая миллионерша, если она с легким сердцем, смеясь, оставила навсегда свои синтетические шмотки с долларами и ушла в джунгли.
Киевляне посадили нас на слона, всех четверых, и повезли в Киев.
Откровенно говоря, мы устали от впечатлений. Поэтому Киев воспринимался нами как ненужное приложение к поездке. Абсолютно ничего интересного. Хамоватые киевляне, печки для сушки голов, заброшенная церковь с портретом Пушкина…
Прилетел вертолет с теми же норвежцами и увез нас обратно в мираж. Норвежцы нисколько не удивились нашему появлению у киевлян.
Когда мы летели над джунглями на север, я увидел у озера, посреди зеленого массива, какие-то легкие палатки и дымки костров. Я открыл свой молитвенник и нашел такие строчки: