Дитя мрака
Шрифт:
Сорок три штуки, у каждого своя.
Он уже подошел к своему кабинету, но вдруг передумал и миновал еще две двери. Кабинет Эверта. Он постучал, осторожно заглянул внутрь. Эверт сидел на стуле, как и прежде, с телефонной трубкой в руке.
Он ни с кем не говорил. Просто держал ее перед собой.
— Их комбинезоны.
Эверт Гренс возвысил голос:
— Синие с желтым, Свен. Синие с желтым.
Свен Сундквист вошел, шагнул к дивану, где, он был уверен, совсем недавно спал его начальник. Они работали вместе без малого тринадцать лет. За эти годы он неплохо узнал комиссара, которого многие в управлении предпочитают избегать, и давно уже привык к его громким проклятиям. Это не со зла, тут что-то другое, чуть ли не отчаяние.
— Ты что-нибудь понимаешь? — Комиссар встал, принялся беспокойно расхаживать по кабинету. — Свен… ты понимаешь, какого дьявола никто их не ищет?
Эверт Гренс сновал взад-вперед между письменным столом и диванчиком для посетителей, неуклюже поворачиваясь и едва не наступая Свену на ноги. Оба молчали, Эверт все пытался заговорить, но ему что-нибудь да мешало: то сквозняк из окна, то кашляющий в коридоре ребенок — охраннику следовало бы дать ему воды.
— Социальная служба будет с минуты на минуту. — Он встал перед Свеном. — Но я хочу, чтобы ты быстро организовал переводчика, нам не удалось с ними связаться. А иначе с детьми не поговорить.
За дверью снова послышался кашель. Свен Сундквист уже направился к выходу, но Гренс его остановил:
— Подожди, еще одно дело. — Комиссар огляделся вокруг, словно проверяя, что их никто не слышит. — У меня нет детей. Но… как ты думаешь? По-моему, они голодные…
Свен остановился на пороге. Выглянул в коридор.
Напряженные взгляды, худые, изможденные лица.
Он кивнул:
— Думаю, да.
Эверт Гренс тщательно запер дверь. Ему необходимо минуту-другую побыть в одиночестве.
Совсем недавно они обнимали друг друга.
Сперва он распорядится, чтобы детей накормили. А потом вернется к магнитофону и закончит то, от чего его оторвали час назад.
Две минуты сорок секунд, «Сломай и брось» Сив Мальмквист.
Я не успел.
Сегодня утром Анни будет спать, под наркозом, поэтому важно дотанцевать до конца.
Я не успел затормозить.
Он снова включил песню. Тот же текст, тот же припев. А потом отпустил ее, когда музыка умолкла, он опять вспотел — и спина, и затылок.
Они лежали и сидели, как раньше.
Свен стоял возле мальчика, который все время кашлял. Один из полицейских в форме вел пятилетнюю девочку к туалету. Гренс оставил дверь кабинета открытой, вышел в коридор. Смотрел на них, на каждого по очереди, и они видели его, наверняка видели, хоть и пытались уклониться от его взгляда, будто им вообще нет до него дела. Он слишком мало знал о детях, собственно, никогда с ними не сталкивался, разве что иной раз допрашивал несовершеннолетних, расследуя преступление. Но ему было ясно: эти дети в беде.
Он остановился у кофейного автомата. Первый стаканчик черного кофе выпил залпом. Второй опорожнил до половины, а остатки выплеснул в мусорную корзину. Жуткая дрянь. Но он к ней привык, не мог без нее, едкое дешевое пойло приятно разливалось в груди, особенно после ночей, проведенных на диванчике в кабинете.
— Доброе утро.
Он не видел ее. Но обрадовался, услышав за спиной этот голос.
— Доброе утро. Ты рано.
— Эверт?
— Да?
— Что это?
Марианна Херманссон взглянула в конец коридора, положила руку на плечо комиссару. Он, по обыкновению, дернулся, поскольку никогда не знал, как вести себя в таких случаях.
— Приехали нынче утром.
Гренс вкратце объяснил ей ситуацию, она всегда понимала с полуслова. Она умница, эта Херманссон. Он научился ценить ее, а ведь два года назад резко возражал против ее временного назначения. Но случай с заложниками в одной из крупнейших стокгольмских больниц заставил его пересмотреть свое мнение.
— Почему ты выбрал меня?
— Это так важно?
— Я знаю твое отношение к женщинам-полицейским.
Она была молода, только что закончила учебу, но отличалась осторожностью и аналитическим складом ума и в том расследовании, которое волей случая началось в операционной отделения скорой помощи, пришла к выводам, какие следовало бы сделать ему самому.
— Городская полиция каждый год пополняется почти на шестьдесят человек. Что ты хочешь услышать? Что ты такая замечательная?
— Я хочу знать почему.
А спустя полгода он, наплевав на длинную очередь ожидающих, взял ее в отдел на должность инспектора.
— Потому что ты и вправду замечательная.
— А женщины-полицейские?
— Никуда не годятся. И твоя компетентность ничего не меняет.
Разговор происходил в этом же коридоре, в дверях его кабинета, и, казалось, время от времени оживал и стоял между ними.
Он так и не понял, хорошо это или плохо.
Херманссон показала на кофейный автомат, он посторонился, и она несколько раз нажала одну из верхних кнопок. Смесь порошкового молока и чего-то еще — любимый напиток молодых полицейских. Он с отвращением смотрел на ее пластиковую чашку, ему хватало бессонных ночей и тридцати трех текущих дел на столе, и без этого синтетического дерьма он уж как-нибудь обойдется.
— Думаю, надо попробовать поговорить с ними.
— Как раз этого они и не делают. Не говорят.
Но Херманссон уже направилась к детям. Шла медленно, стараясь не расплескать чашку, а другой рукой легонько делая знаки группе ребятишек. Вот она остановилась перед одной из старших девочек, снова сделала знак рукой, но ответа не получила. Немногим раньше Гренс видел, как эта девочка с младенцем на руках присматривала за остальными, и решил, что она тут неформальный лидер или, по крайней мере, пользуется их доверием, вот почему он уже два раза за это утро пытался поговорить с ней.
Оба раза она отворачивалась, будто пренебрегала им. От Херманссон она хотя бы не уходила.