Дитя во времени

Макьюэн Иэн Расселл

– Я должна была выждать, мне нужно было время. Когда я узнала, что беременна, тогда, в июле, я очень рассердилась на себя и на тебя. Я чувствовала себя обманутой. Мне казалось, что это нечестно. Я переехала сюда ради одиночества, я хотела стать сильной. То, что случилось, не должно было случиться сейчас, и я серьезно думала о том, чтобы сделать аборт. Но мне потребовалось немного времени, чтобы прийти в себя, всего две или три недели. Сознательное одиночество очень способствует ясности мысли. Я знала, что не перенесу вторую потерю. И чем больше я думала об этом, тем более невероятным казалось мне то, что случилось, то, как это случилось. Помнишь, как долго мы не могли зачать Кейт? И я поняла, что это должно было случиться сейчас – пусть неожиданно, пусть сложно. Я стала думать об это как о даре свыше. Должно быть, есть какой-то более глубокий смысл в ходе времени, и никогда не знаешь наверняка, что вовремя, а что не вовремя. Конечно, я могла бы написать тебе. Я уверена, ты бы сразу пришел. У нас все было бы нормально, мы бы обо всем договорились и думали бы,

что все худшее осталось позади. Но я знала, что для меня это опасно. Очень важные вещи пропали бы навсегда, если бы я позвала тебя сразу же. Я приехала сюда, чтобы пережить потерю Кейт. Это была моя задача, моя работа, если хочешь, более важная, чем наш брак или моя музыка. Более важная, чем новый ребенок. Если бы я не справилась с ней, я могла бы не выдержать. У меня были очень, очень плохие дни, когда мне хотелось умереть. Каждый раз, когда это желание возвращалось, оно становилось все сильнее и с ним все труднее было бороться. Я знала, что я должна делать. Я должна была прекратить мысленно следовать за Кейт. Я должна была перестать желать ее, ждать, что она позвонит в дверь, встретится мне в лесу. Стоило мне поставить чайник на огонь, и я слышала ее голос. Я должна была продолжать любить ее, но при этом перестать требовать ее присутствия. На это нужно было время, и если бы его потребовалось больше, чем длится беременность, значит, так бы тому и быть. Мне ведь не всегда удавалось… Взгляд Джулии скользнул в угол комнаты. Старая печаль сдавила ей горло. Стивен почувствовал, как ноздри его напряглись. Вдвоем они переждали, пока печаль уйдет. Занавеси на окнах были широко раздвинуты, и в верхних стеклах отражалось бледное сияние луны, опускавшейся за стену коттеджа. На столе под окном лежал набор медицинских приспособлений, необходимых для акушерской помощи. Рядом с ним, скрытая в тени гардероба, стояла ваза с нарциссами.

– Но мне становилось лучше. Я старалась не пугаться мыслей о Кейт. Я пыталась размышлять о ней, о том, что ее больше нет, а не просто отдаваться потоку образов. Спустя шесть месяцев мысль о новом ребенке стала доставлять мне утешение. Это настроение росло, но, Стивен, как же медленно. По-прежнему бывали дни, когда казалось, что мои усилия ни к чему не привели. Потом как-то раз у меня собрался наш квартет. Они привели с собой старого друга из колледжа, виолончелиста, и мы стали играть, или попытались сыграть, шубертовский до-мажорный квинтет. И когда мы дошли до адажио, знаешь, оно такое красивое, я не заплакала. Ты поверишь, я почувствовала себя счастливой. Это был важный шаг. После этого я снова стала заниматься. До этого я не играла, потому что музыка превратилась для меня в способ уйти от своего горя. Я разбирала самые трудные вещи и что было сил заучивала их только для того, чтобы не думать. Теперь же я играла ради музыки, я стала ждать рождения нового ребенка и начала думать о тебе и о том, как сильно мы любили друг друга. Я почувствовала, что любовь еще вернется. Я стала жалеть, что все так сложилось. Но я знала, что в этом была необходимость. Теперь я готова жить дальше. И мне ничего не оставалось, как поверить, что ты тоже стал сильнее, по-своему. Поэтому наконец вчера я отправилась звонить тебе и звонила весь вечер напролет. Представляешь, что я пережила, когда ты не брал трубку…

Стивену захотелось показать Джулии, насколько сильнее он стал. Подчиняясь радостному возбуждению, он хотел соскочить с кровати и продемонстрировать свой заново освоенный удар слева или взять ручку и показать свои успехи в каллиграфии, сочинив для Джулии стихотворение на арабском. Но он не мог выпустить ее руки. Взгляд прозрачных серых глаз Джулии скользил с левого глаза Стивена к правому, вниз к его губам, потом обратно. На ее губах набухала едва сдерживаемая улыбка. Джулия отбросила одеяло и приложила руку Стивена к своему животу. Головка ребенка находилась в нужной позиции, кожа над спутанным треугольником волос была горячей и твердой, словно кость. Выше, под правой грудью Джулии, Стивен ощутил ладонью подрагивание, удары маленькой ножки.

Он хотел заговорить и посмотрел на Джулию. Она шепнула:

– Она была чудесной дочерью, чудесной девочкой.

Стивен кивнул, ошеломленный. Лишь теперь, спустя три года, они наконец вместе заплакали над невосполнимой утратой, над своим потерянным ребенком, который никогда не станет для них старше, чьи характерные взгляды и жесты не сотрет никакое время. Они доверили друг другу свое горе, и тяжесть потери стала легче, боль смягчилась. Сквозь слезы Стивен и Джулия начали говорить самые нежные слова, какие могли придумать, и пообещали любить свое дитя, друг друга, своих родителей, Тельму. В этом необузданном приливе печали они готовы были исцелить все и вся: правительство, страну, целую планету, но начнут они с самих себя; пусть им ничем не восполнить потерю дочери, но они станут любить ее в своем новом ребенке и никогда не расстанутся с надеждой увидеть ее вновь.

Пока длились слезы, Стивен и Джулия лежали рядом, лицом к лицу. Затем Джулия совсем сбросила одеяло со своих ног. Приподняв подол ночной рубашки, она перевернулась и встала на четвереньки. Она раздвинула локти и зарылась лицом в подушки. Стивен невольно выдохнул ее имя при виде этого тела, столь могущественного и сильного, сладкой беспомощности поднятых ягодиц, небрежно обрамленных вышитым краем рубашки. Поток обещаний сменился звонкой тишиной, которая сливалась с трепетанием мириадов иголок в сосновом лесу за окном. Стивен мягко проник в Джулию. Что-то сгущалось вокруг них, становилось громче на слух, слаще на

вкус, теплее на ощупь, ярче на взгляд – все чувства слились воедино, сконцентрировались в усилии преумножения. Джулия тихо вскрикивала, еще и еще, растягивая звук «о», каждый раз понижая и повышая голос, словно задавая недоуменный вопрос. Затем она закричала что-то радостное, чего Стивен, безразличный в это мгновение к смыслу слов, не понял. После этого Джулия выскользнула из-под него, ей хотелось лечь на спину. Она устроилась повыше и резко втянула ртом воздух. Положив кончики пальцев одной руки на нижнюю часть живота, Джулия несильно принялась массировать себя. Стивен вспомнил забавное название этого приема – поколачивание. Другой рукой Джулия ухватилась за Стивена, все сильнее сжимая пальцы, по мере того как росла интенсивность схваток, таким образом сообщая об изменении своих ощущений. Она была готова, она контролировала дыхание, делая ровные, ритмичные выдохи, которые тут же сменялись мелкими прерывистыми вдохами, приближаясь к пику страданий. Она во второй раз отправлялась в это путешествие в одиночестве; все, что оставалось Стивену, – бегать вдоль берега и кричать вслед слова ободрения. Джулия вся ушла в себя, погрузилась в процесс. Ее пальцы впились в руку Стивена. Кровь стучала у него в висках, мешая видеть. Стивен постарался, чтобы в голосе его не было слышно страха. Ему пришлось вспомнить свою роль:

– Оседлай ее, оседлай волну, не борись с ней, плыви…

Затем Стивен вместе с Джулией стал хватать ртом воздух, с натужной силой выпуская его обратно, замедляя выдох, когда пальцы на его руке ослабевали. У него мелькнуло подозрение, что подобный способ участия в родах был придуман медицинскими светилами для того, чтобы помочь отцам преодолеть страх и беспомощность.

Когда схватки прошли, Стивен и Джулия вместе глубоко вздохнули. Джулия приложила сложенные ладони ко рту, чтобы подавить чувство тошноты, вызванное гипервентиляцией. Она что-то сказала, но ее слова были неразборчивы. Стивен ждал. Джулия уронила руки и иронически улыбнулась. Они снова были в комнате, они пришли в себя, словно выбрались из укрытия после бури. Стивен не мог вспомнить, о чем они говорили и говорили ли вообще. Это было не важно.

– Ты все помнишь? – спросила Джулия.

Она не призывала его оживить воспоминания, она хотела знать, помнит ли Стивен, что надо делать.

Стивен кивнул. Он не отказался бы освежить свою память, заглянув в одну из книг Джулии. Ему смутно припоминалось, что процесс родов состоит из определенных этапов, каждый из которых требует особой техники дыхания, что нужно знать, когда следует отдохнуть, а когда – тужиться. Но впереди у них был целый день. Он еще успеет все повторить. И к тому же Стивен ясно помнил, как это было в прошлый раз. Он вытирал Джулии пот с бровей, сидел на телефоне, бегал за цветами, откупоривал шампанское, был на подхвате у акушерки и все время разговаривал с женой. Впоследствии она говорила, что чувствовала его помощь. Самому же Стивену казалось, что польза от него была скорее символическая. Он оделся, подошел к комоду, нашел носки Джулии и надел их.

– Где телефон акушерки?

– В кармане пальто, там, за дверью. Будешь уходить, поставь чайник на огонь. Когда вернешься, приготовь две бутылки с горячей водой. И завари жасминового чаю. И еще нужно затопить оба камина.

Стивену припомнился хриплый голос, отдававший такие же короткие команды, – голос матери, которая полноправно руководила всеми действиями у себя на кухне.

Выйдя из дома, Стивен увидел, что рассвет лишь слегка окрасил небо на востоке. Облака рассеялись, и впервые за эту ночь показались звезды. Луна по-прежнему оставалась главным источником света. Стивен быстро шагал в своих сырых туфлях по дорожке из кирпича, отметив про себя, что Джулия заранее постаралась очистить ее от снега. В телефонной будке на повороте дороги не было света, и номер пришлось набирать на ощупь. Когда на другом конце провода сняли трубку, оказалось, что он попал в регистратуру медицинского центра в соседнем городке. Ему велели не беспокоиться. Акушерку предупредят, и через час она будет на месте.

На обратном пути Стивен остановился посреди короткого отрезка дороги, по которому бежал меньше часа назад, и попытался повернуть время вспять. Но он не мог сосредоточиться; его мысли были заняты мелочами – чаем, поленьями и бутылками с горячей водой.

Когда Стивен вернулся, в коттедже было тихо. Он приготовил поднос с чаем, вышел наружу за дровами, хранившимися в пристройке, затопил камин внизу и наполнил поленьями корзину, чтобы разжечь второй, наверху. Затем он осмотрел полки с книгами Джулии в поисках руководства по родовспоможению, но ничего не нашел. Чтобы приободриться и почувствовать себя увереннее, Стивен несколько минут стоял над кухонной раковиной, оттирая руки.

Балансируя подносом, стоящим на корзине, с горячими бутылками под мышкой, он осторожно поднялся наверх. Джулия была распростерта на спине. Ее волосы взмокли, отдельные пряди прилипли к шее и ко лбу. Она была обеспокоена, недовольна.

– Ты сказал, что будешь недолго. Что ты там делал столько времени?

Стивен хотел возразить, но вспомнил, что ее раздражение могло быть частью процесса, одним из этапов, через который необходимо пройти. Вот только время для него, Стивен был уверен, еще не пришло. Или они что-то пропустили? Он дал Джулии чаю и предложил сделать ей массаж. Однако малейшее прикосновение для нее было невыносимо. Тогда он стал приводить в порядок постель. Припомнив, как в свое время Джулия сердилась на акушерку, которая говорила с ней, словно с больным ребенком, Стивен стал подражать тону футбольного тренера, тихим голосом отдающего указания: