Дитя волн
Шрифт:
Про себя же она добавила: «И как называть вас, лежащего возле меня, вечно в профиль, – павшим воином в плавучей льдине?»
Из-за платья, которое Незнакомка из Сены не снимала ни днем, ни ночью, все матери запретили своим дочерям с ней общаться.
Одна потерпевшая кораблекрушение женщина, которая никак не могла найти успокоения, потому что ее разум после смерти помутился, сказала:
– Да ведь она живая. Я вам говорю: эта девушка живая. Будь она как мы, ей было бы все равно, носить платье или нет. Наряды
– Замолчите же, у вас совсем ум за разум зашел, – возразила ей Простая. – Как, по-вашему, она может оставаться живой здесь, под водой?
– Да, верно, под водой нельзя выжить, – удрученно согласилась сумасшедшая, будто внезапно вспомнила урок, выученный давным-давно.
Это, впрочем, не помешало ей повторить через несколько минут:
– А я вам говорю, она живая!
– Оставьте нас в покое! Вот ненормальная! – воскликнула Простая. – В конце концов, есть же вещи, о которых просто не дозволено говорить.
Но даже она, всегда считавшаяся лучшей подругой Незнакомки из Сены, как-то подошла к ней, и на ее лице было написано: «Я на вас тоже обижена».
– Почему вы так дорожите своим платьем здесь, в морской глубине? – спросила Простая.
– Мне кажется, оно защищает меня от всего, пока мне непонятного.
Тогда одна из женщин, которая накануне уже набрасывалась на нее с упреками, закричала:
– Ей хорошо выделяться среди нас! Маленькая развратница! Поверьте мне, хотя на земле я была матерью семейства, сейчас, окажись моя дочь рядом, я без колебаний приказала бы ей: «Снимай платье немедленно!» И ты тоже снимай! – заорала она Незнакомке из Сены, тыкая, чтобы унизить ее (здесь, на глубине моря, это считалось страшным оскорблением). – Или же берегись, милочка!
И, потрясая в воде ножницами, она яростно бросила их к ногам девушки.
– Вам лучше уйти! – воскликнула Простая, возмущенная ее злобой.
Оставшись одна, Незнакомка спрятала свою боль, уплыв в дальние, тяжелые воды.
«Не это ли на земле называется завистью?» – подумала она. И, обнаружив, что на ее глаза навернулись крупные жемчужины, воскликнула:
– Нет! Никогда! Не могу, не хочу привыкать ко всему этому!
И она бежала из колонии. Попала в какие-то пустынные местности, плыла очень быстро – насколько позволял кусок свинца, тянувшийся за ногой.
«Какие страшные гримасы жизни! – думала она. – Оставьте меня в покое. Оставьте меня наконец в покое! Почему вы хотите, чтобы я что-то делала для вас, ведь всей остальной жизни уже не существует!»
Когда последние рыбы-фонарики исчезли далеко позади и девушка осталась совершенно одна посреди глубокой ночи, она взяла черные ножницы, захваченные перед бегством, и перерезала веревку с грузом – тот стальной якорный канат, который держал ее в глубинах. «Надо окончательно умереть, – подумала она, поднимаясь к поверхности. – Совсем».
Во
Хромые на небесах
Тени бывших обитателей Земли собрались на небесных просторах. Они ходили по воздуху, как некогда по земной тверди.
И тот, кто прежде был доисторическим человеком, сказал себе: «Все, что нам нужно, – это хорошая, просторная, надежно защищенная пещера и несколько камней, чтобы высекать огонь. Но как тут убого! Вокруг ничего твердого, одни лишь призраки да пустота».
А отец семейства, живший уже в наши дни, осторожно всовывал то, что считал ключом, в воображаемую замочную скважину, а потом делал вид, что заботливо закрывает за собой дверь.
«Ну, вот я и дома, – думал он. – Еще один день прошел. Сейчас поужинаю – и на боковую».
Наутро ему представлялось, что за ночь у него выросла борода, и он долго намыливал щетину кисточкой тумана.
Да, все это – дома, пещеры, двери и даже физиономии крупных буржуа, прежде красноватые, – стало теперь серыми тенями, наделенными воспоминаниями, карикатурой на свой прежний облик, фантомами людей, городов, рек, континентов, ведь здесь, наверху, можно было обнаружить настоящую небесную Европу, с Францией, всей целиком, с полуостровами Бретань и Котантен, которые никак не хотели расставаться, с Норвегией, не утратившей ни единого фьорда.
Все, что происходило на Земле, отражалось в этой части небес, пусть даже на какой-нибудь никому не известной улочке заменяли всего один булыжник в мостовой.
Здесь можно было видеть души экипажей всех времен – карет праздных королей, колясок рикш, грузовых автомобильчиков, омнибусов…
А те, кто в земной жизни не знал иного средства передвижения, кроме собственных ног, и на небесах ходили только пешком.
Одни еще не ведали об электричестве, другие предсказывали его скорое появление, третьи щелкали воображаемыми выключателями, и им казалось, что от этого становится светлее.
Время от времени голос, единственный, который можно было услышать в межзвездном пространстве, голос, звучавший неизвестно откуда, проникал каждому туда, где прежде было слуховое отверстие: «Никогда не забывайте, что вы всего лишь тени!»
Однако каждый проникался смыслом этих слов только на какие-нибудь четыре-пять секунд, а потом все продолжалось по-прежнему, словно никто ничего не говорил. Тени вновь поддавались самообману, веря в подлинность всего, что они делали.
Ни словечка, ни даже шепота.