Дитя времени
Шрифт:
— Генрих не полагался на своих соотечественников.
— Да. Он понимал, что англичане раньше или позже докопаются до истины. Однако в начале правления Генриха все шло именно так, как и можно было бы предположить. Он одержал победу в августе 1485 года и женился на Елизавете в январе следующего года. Первый ребенок родился у Елизаветы в сентябре 1486 года в Винчестере, и при родах и крещении присутствовала ее мать. Затем осенью она вернулась в Лондон — я имею в виду вдовствующую королеву. А в феврале — примечаете — ее до конца дней заточили в монастырь.
— Елизавету
— Да. Елизавету Вудвилл. Мать принцев и жены самого Генриха.
— А вдруг она отправилась в монастырь добровольно? — спросил Грант после некоторого раздумья. — Не столь уж необычный поступок для знатных дам, утомленных придворной жизнью. Знаете, жизнь в монастыре не была такой уж тяжелой. Для богатых по крайней мере…
— Генрих отнял все, чем она владела, и сослал ее в монастырь в Бермондси. Это, кстати, вызвало тогда немалую шумиху.
— И неудивительно. Кстати, как он это объяснил?
— Тем, что она благоволила Ричарду.
— Вы это серьезно?
— Вполне.
— Это официальное объяснение?
— Нет. Такова версия любимого летописца Генриха.
— Полидора Вергилия?
— Да. В указе Совета, который приговорил ее к заточению, говорилось: «По различным причинам».
— Вы цитируете? — не веря своим ушам, спросил Грант.
— Да, слово в слово. Так и сказано: «По различным причинам».
На мгновение Грант опешил.
— М-да, он был не мастак выносить вердикты. Я бы на его месте придумал полдюжины куда почище.
— Либо он не желал напрягаться, либо считал, что вокруг только доверчивые идиоты. Обратите внимание, доброе отношение Елизаветы к Ричарду не тревожило его все восемнадцать месяцев с тех пор, как он занял трон. Видно, до поры до времени все шло гладко. Он даже делал ей подарки — поместья и все такое прочее.
— Но какова была истинная причина? Ваши предположения?
— Я подметил маленькую деталь, которая может вам кое-что подсказать. Меня лично она натолкнула на одну идею.
— Говорите.
— В июне того года…
— Которого?
— 1486, первого года замужества Елизаветы. В январе она вышла замуж за Генриха и в сентябре родила принца Артура, а ее мать суетилась вокруг нее.
— Ну и что?
— В июне того же года сэр Джеймс Тиррел получил общее прощение. А точнее, 16 июня.
— Но в то время это ничего не значило, скажу я вам. Довольно обычная процедура. Особенно по завершении службы. Или при назначении на новую должность.
— Знаю. В первом прощении не было ничего удивительного.
— В первом прощении? А что — было и второе?
— Да. Второе прощение сэра Джеймса последовало ровно через месяц после первого. А точнее, 16 июля 1486 года.
— Так, так… Это и впрямь удивительно.
— Во всяком случае, весьма необычно. Я спрашивал у одного старичка историка — он обычно сидит рядом со мной в библиотеке
— 16 июня Тиррел получил прощение, — задумчиво произнес Грант. — 16 июля он получает повторное прощение. В ноябре или около того мать мальчиков возвращается в город. А в феврале ее приговаривают к пожизненному заключению.
— Это наводит вас на размышления?
— Конечно.
— Вы думаете, что виновником тому был Тиррел?
— Возможно. Не правда ли, весьма примечательно, что стоит нам обнаружить нарушение нормального хода событий, как Тиррел — тут как тут. Причем с очередной необъяснимой переменой в судьбе. Когда возникли слухи об исчезновении мальчиков? Я имею в виду — когда об этом заговорили в открытую?
— Кажется, в самом начале царствования Генриха.
— Да, сходится… Вот что может объяснить то, что озадачивало нас в начале изысканий.
— Что вы имеете в виду?
— Этим может объясняться отсутствие шумихи по поводу исчезновения мальчиков. Это было загадкой даже для тех, кто считал, что в случившемся повинен Ричард. В самом деле, у Ричарда тогда было полно противников, а он оставил их всех на свободе и позволил разъехаться по стране и плести заговоры. В случае исчезновения мальчиков ему пришлось бы иметь дело со всей вудвиллско-ланкастерской кликой. Генрих в отличие от Ричарда не церемонился с оппозиционерами. Все его противники быстрехонько очутились за решеткой. Единственную потенциальную угрозу представляла для него теща, но в тот миг, когда она могла проявить излишнее любопытство, изолировали и ее.
— А вы не считаете, что она могла что-нибудь натворить, когда поняла, что от нее скрывают известия о детях?
— Возможно, что она так и не узнала об их исчезновении. Генрих мог просто заявить: «Я не хочу, чтобы вы их видели. Такова моя воля. Вы оказываете на них дурное влияние».
— Может быть… Ему даже не нужно было выжидать, покуда она начнет подозревать недоброе. Он мог решить все одним ходом. «Вы дурная женщина и дурная мать; я отправляю вас в монастырь, дабы спасти ваших детей от скверны вашего присутствия».
— Да, вы правы. Что до остальных англичан, то он был в безопасности. После счастливой мысли обвинить сторонников Ричарда в «измене», никто не смел и голову высунуть и уж тем более любопытствовать о судьбе принцев. Где гарантия, что Генрих не обвинит их в чем-нибудь задним числом, чтобы отправить в заточение и прибрать к рукам их поместья?!. Нет, то было неподходящее время проявлять излишнее любопытство.
— При том, что мальчики находились в Тауэре, вы это имеете в виду?
— Да, при том, что мальчики жили в Тауэре, под надзором людей Генриха. О Генрихе не скажешь, что он обладал терпимостью Ричарда. Он и мысли не допускал о возможности союза Йорков и Ланкастеров. В Тауэре, конечно же, были только люди Генриха.