Дитя Всех святых. Перстень с волком
Шрифт:
Правитель Хамы с болью наблюдал за страданиями Матильды.
Жан заговорил прерывающимся голосом:
— Да, это правда, я постиг немало наук. Но чтобы открыть Господа, не обязательно открывать книги. Он везде: в цветах и животных, которые суть Божьи твари, в солнце и звездах, он в сердцах. Если вы не находите его в себе, взгляните на меня!
Неподвижным взглядом он смотрел на Матильду. Он весь словно светился изнутри. Во взгляде его читалось бесконечное доверие и почти детская надежда.
Внезапно лицо Матильды озарилось невыразимой радостью:
— Я вижу Господа, отец мой!
— Теперь, в Его присутствии, давайте вместе прочтем «Отче
И они начали: «Отче наш, иже еси на небесех…» Дальше Матильда продолжить не смогла. Тело ее содрогнулось, и голова откинулась на подушку. Она улыбалась, ее широко раскрытые глаза светились радостью, почти лукавством.
Жан поднялся. Правитель Хамы не отрываясь смотрел на него:
— Что ты ей сказал? Она так страдала, но умерла почти счастливой…
— Я говорил ей о вере, о надежде.
— Ты опять обрел свою веру?
Согласно обычаю, служанки принесли факелы, чтобы поставить их по четырем углам постели.
Жан заговорил вновь, и голос его опять стал таким, какой привык слышать Абдул Феда: в нем звучали насмешка и горечь.
— Смерти я не страшусь, на судьбу не ропщу,Утешенья в надежде на рай не ищу,Душу вечную, данную мне ненадолго,Я без жалоб в положенный срок возвращу [10] .10
Перевод Г. Плисецкого.
Абдул Феда был так потрясен поведением Жана, что на мгновение забыл о смерти Матильды и о своей печали.
— Значит, ты по-прежнему не веришь?
— Как можно быть таким непостоянным? Истина — в «Четверостишиях», я знаю это раз и навсегда.
— Но тогда как смог ты дать умирающей то, чем сам не обладаешь?
— Я только что понял смысл самой глубокой из всех книг: существуют одни лишь слова. Вера, надежда — только звук. Я обладаю словами, и у меня есть власть отдавать их тому, кто просит. Позволь мне удалиться. Мне необходимо поразмыслить над этим открытием.
Слуги приступили к последнему туалету Матильды де Боржон. Абдул Феда внезапно ощутил, как нестерпимая боль овладевает им. Он повернулся к Жану.
— Я тоже страдаю. Какие слова ты найдешь для меня?
— Я дам тебе то единственное, что не является пустым словом: мою руку.
И правитель Хамы взял руку, которую протянул ему раб-христианин, руку, изуродованную пытками, сильно сжал ее и прошептал:
— Спасибо, друг мой.
***
Шахматных партий не было почти целый месяц. Охваченный горем, Абдул Феда потерял интерес ко всему на свете и не хотел никого видеть. Что касается Жана, им овладел очередной приступ малярии, еще более жестокий, чем предыдущий, и врач, который боялся, не окажется ли натиск болезни в этот раз смертельным, не отходил от постели Жана. Франсуа тоже беспрестанно находился с братом и вынужден был выслушивать страшные слова: волки подошли еще ближе, они уже выбрались из леса, они рыщут по поляне…
Приступ закончился незадолго до Успения. И именно 15 августа Абдул Феда решил положить конец своему трауру и попытаться вновь обрести вкус к жизни. Первое, что он сделал, — это позвал Жана сыграть с ним партию в шахматы.
Жан явился, как обычно, на закате. Видно было, что на этот раз, против обыкновения, он не выпил ни капли. Повелитель сразу заметил это.
— Ты больше не пьешь?
— После смерти этой женщины все изменилось. Я понял, что роль моя состоит не в том, чтобы напиваться допьяна. Моя задача важнее: раздавать слова.
— Даже если сам ты в них не веришь?
— От этого я только лучше стану их произносить. Я буду говорить их каждому так, как он хочет их услышать.
— И кому ты намерен раздавать их, эти слова?
— Вот это главный вопрос. Именно поэтому я должен уехать. Здесь я чужак — и почти бессилен что-либо сделать. Мое слово я смогу принести только своим.
Абдул Феда покачал головой.
— Я понимаю тебя, черная ладья. Но при всем благородстве и величии твоих планов не уступлю. Правила остаются неизменными. У тебя есть лишь одна возможность уехать: выиграть у меня в шахматы.
— Знаю. Вот почему сегодня вечером я выиграю у тебя.
— Ты так уверен в выигрыше?
— Да.
— Прежде я не замечал, что ты хвастлив.
— Я не хвастлив. Давай играть.
Партия началась так же, как и все предыдущие. Два игрока, уверенные в том, что силы их равны, вступили в поединок со всей возможной осмотрительностью, и долгое время положение на доске оставалось равным. Но наступил момент, когда все изменилось. До сих пор на этой стадии игры партия в лучшем случае сводилась вничью, но чаще — каждым своим ходом Абдул Феда демонстрировал полное владение ситуацией. Это приносило ему преимущество, а затем и победу.
На сей же раз преимущество оказалось на стороне Жана. Напрасно Абдул Феда пытался изменить положение и подолгу напряженно размышлял над фигурами. Вскоре он оказался зажат со всех сторон, и все его усилия освободиться приводили лишь к тому, что он запутывался еще сильнее, как рыба в ячейках сетки.
После очередного хода противника правитель побледнел, губы его задрожали. Он произнес несколько аятов из Корана:
— Когда неотвратимое событие наступит —Нет ни одной души,Которая в приход его не верит, —Одних повергнув в униженье,Других почетом увенчав;Когда смертельной дрожью сотрясется вся земля,И горы раскрошатся в пыль,Став рассыпающимся прахом [11] …11
Коран, сура 56 «Неотвратимое событие». Перевод В. Пороховой
Жан спросил:
— Зачем ты читаешь суру «Неотвратимое событие»? Это ведь не час твоей смерти и уж тем более не час Высшего суда.
— Именно этот час! Я всегда знал, что он придет, и все-таки не хотел верить.
Властитель указал на шахматную доску.
— Взгляни! Вот она, моя смерть. Она начертана здесь. Эти фигуры стали ее отражением. Я могу еще сделать несколько ходов, но знаю, что все равно проиграю. День этот неминуемый, потому что можно выиграть десять тысяч партий, а потом случится последняя.